Переговоры, о которых никто из нас ничего не знал, длились два часа. Дети капризничали, женщины то и дело водили их в туалет, ставший вдруг местом всеобщего паломничества, вентиляция не работала и в салоне стало затхло и жарко. Окошки было велено закрыть и о происходящем снаружи можно было только догадываться. Возможно, что нас уже обложили со всех сторон местные коммандос и с минуты на минуту начнется штурм.

— Где же ваше купание? — сказала Ингрид, видимо, желая узнать мою версию происходящего. Версия у меня была. Судя по звукам и легким толчкам, отзывающимся в корпусе самолета, шла дозаправка. Значит — не договорились. Впрочем, не совсем. Хвостовая дверь нашего салона вдруг отворилась — внутрь дохнуло светом и морем — и тот же голос по динамику сказал, что половина пассажиров будет освобождена — по пятьдесят человек из каждого салона. Освобождали в первую очередь женщин и детей. На гражданство, похоже, не обращали внимания, однако из американцев никого не выпустили.