— Если не рехнулся, то поймет, что — с этого.
— Нда,— усмехнулся я.
Я повисел у борта, отдыхая. Мне совсем не хотелось в глубину. Странное понятие — долг. Я делал это не для того человека, а для самого себя — чтобы совесть не мучила. Интересно, стал бы я нырять без свидетелей, без Ингрид? Не уверен. Видимо, совесть нуждается в социальной подпитке. А, может, он уже там задохнулся, помер?

Я отвалился от борта, развернулся головой вниз и ушел под воду. Хвост все так же угрюмо мерцал в глубине, как чье-то надгробие. Я дошел до середины и, вынув из-за пояса нож, сильно постучал рукояткой по корпусу. Звук вышел глухой и слабый. Я подождал и еще раз постучал морзянкой: та-та, та-та-та. Есть такая буква. Чтобы он понял, что с ним не рыбы перестукиваются. Та-та, та-та-та! Та-та, та-та-та! если можешь, вылезай, черт тебя подери.
Не уверен, что мне этого хотелось.
Наверху меня ждала Ингрид. Кое-как я забрался в нашу лодчонку.
— И что? — сказала она.
— Подождем, — сказал я.