Увеличить Дизайн автора

Вечерний Стокгольм, многолюдный и прохладный. Втроем они неторопливо заглядывали в кабачки и бары, в каждом из которых задерживались не долее четверти часа, потому что баров и кабачков было предостаточно, и кайф заключался в том, чтобы переходить из одного местечка в другое, отведав в каждом какой-нибудь фирменный деликатес. В одном из таких баров Локас и увидел ее. Она стояла рядом с ними и тоже что-то пила и прикусывала. Она была из Германии, немка, типичная немецкая блондинка. Только очень красивая и вольная. На ней был сарафан, оставлявший открытыми загорелые плечи и предхолмие молодых грудей, разделенных ложбинкой. На шее висела куча цветных бус. На запястьях – такие же браслеты из цветных стеклышек. И Локас с ней заговорил, поскольку к тому моменту после посещения нескольких кабачков был уже без тормозов, как и его друзья, супружеская пара. Впрочем, жена его друга, хорошо устроившегося в Швеции, почти не пила – ей надлежало отвезти их, гуляк, обратно домой.

Скорее, Локас заговорил с немкой из-за своего друга, Вадима, пригласившего его погостить недельку. Вадим, похоже, начал втихую ревновать его к своей жене. Впрочем, не без оснований – когда-то в институте ей пришлось выбирать между ними, и теперь она снова как бы оказалась перед выбором. Детей нет, а значит, не все потеряно. Но Локасу это было ни к чему – ссорить супругов он не собирался, тем более разводить. Так что немочка, пока он здесь, – это был хороший ход. Тем более, что она была красива, молода и на вид отвязна. Ей было всего двадцать два, и она была студенткой университета в Гейдельберге. По-английски говорила лучше, чем он. В Швеции она только второй день и еще не устроилась, хозяин этого кабачка обещал поселить ее у себя. Она ждет, пока у него кончится рабочий день. Вадим ткнул Локаса в бок, и тот сказал: «Зачем ждать? Поехали к нам, у нас тоже можно пожить». «А где вы живете?» – заинтересовалась она, сразу забыв о хозяине бара. Правда, у него за стойкой лежал ее рюкзак, и ей пришлось объяснить, что она уезжает с новыми друзьями. Хозяин бара вышел следом и смотрел, как они направляются к «мерседесу». Рыжий тридцатилетний усач с наметившимся животиком, он был раздосадован — они выудили рыбку прямо из его садка. Небось, послал семью к морю, и решил похолостяковать по полной программе. Ничего, другая придет. Тут много таких молодых и отвязных, с жизненной ношей, умещающейся в одном рюкзаке…Локас сел с немкой, ее звали Крис, сзади, Виктор с женой впереди. Сарафан у Крис был короткий и почти до трусиков открывал ее бедра. Ему захотелось сразу положить туда руку, но он сдержался. Зачем спешить? Можно все испортить. Пусть она сама того же захочет.

Кристина очень удивилась, когда он заговорил с Вадимом и его женой по-русски. Хотя русский язык она узнала – ее дед воевал на Восточном фронте. Он всегда хорошо говорил о русских. Один русский врач спас ему, раненому, жизнь, перелив свою кровь.

— Какая трогательная история, — глядя перед собой на дорогу, по-русски же сказала жена Вадима.
— Я думаю, что девочка говорит правду, — сказал Вадим.
— Ну-ну, — сказала жена. — Ей же надо где-то переночевать.
— Она будет ночевать у нас, — твердо сказал Вадим. — Мы ей обещали.
— Угу, — сказала жена, — тогда, может, прежде в аптеку заедем? Не помню, чтобы у нас дома были презервативы.
Это уже было слишком. Локас посмотрел на Крис — она лучезарно улыбалась. Может, и не поняла, о чем речь. Ведь в цивилизованном мире эта штука называется кондомом.
— Ты что, женушка, ревнуешь? — захохотал Вадим, считавший, что удачно разрулил нависавшую было проблему..
— Нет, но я не хочу, чтобы наш дорогой гость потом лечился…
— У вашего дорогого гостя есть то, о чем ты говоришь, — отозвался Локас с заднего сидения. — На всякий пожарный. Без этого из дома не выхожу.…
— Я гляжу, ты все такой же… — Жена Вадима, с которой Локас всего лишь однажды, давным давно, провел ночь, притворялась, что ей все равно, но он видел, что она уязвлена.
— Боюсь, я стал немного хуже, — сказал Локас. Да, пора ему вслух заявить о своих приоритетах. Жены Вадима в них нет и быть не может. Пусть она думает все, что хочет, — Вадим ему дороже.
Крис вела себя замечательно. Сметливая девочка. Наверное, у нее по всем дисциплинам были высшие баллы. Если уж учишься в университете, то надо учиться хорошо. Потом не догонишь и не въедешь. Потом семья, дети, муж — не до учебы. Все надо делать вовремя.

Хозяйский дом ее впечатлил — приятно было это отметить. Видимо, она жила поскромнее. Они устроили замечательный вечер в гостиной. Вадим вынес из своего погреба кучу бутылок с лучшими винами самых разных урожаев и выставил их на столешнице из толстого стекла, которое поддерживали три никелированные ножки с резиновыми присосками. Дым пошел коромыслом.

А потом была ночь. Ночью дверь в комнату Локаса открылась, и в конверт его широченной кровати забралась теплая надушенная Крис. Он проснулся, когда она была уже рядом. На ней были только черные трусики с кружевами. Он вспомнил, что сам ее позвал, когда притащил из подвала в гостиную тяжелую раскладушку. «Приходи ко мне, когда все уснут, — с пьяной уверенностью сказал он. — Комната в конце коридора». И вот она пришла, потому что была воспитана в четких немецких традициях, где все разложено по полочкам и имеет свою цену. Он еще не совсем протрезвел и не хотел Крис так, как хотел ее вечером, когда они пытались а капелла исполнить «Оду к радости» Шиллера из Девятой симфонии Бетховена. Но когда Крис решила, что не очень-то ему и нужна и повернулась на другой бок, чтобы заснуть, Локас встал, включил ночник и откинул одело. Крис была хороша. В юности все хороши. Волосы золотые, как у настоящей блондинки, коей она и являлась, а брови с темным соболиным отливом. Порода, ничего не скажешь. Арийская кровь…

Локас жестом попросил ее перевернуться и поставил на колени поперек кровати, задом к себе. Надо было бы для начала снять с нее трусики, но он уже был в готовности и опасался, что лишняя процедура охладит его нестойкий пыл. Поэтому он оттянул в сторону перемычку ее трусиков и вошел. Ягодицы у нее были тугими и упругими, и такой же она была внутри. Несколько минут он, стоя, двигался туда-сюда, а Крис молчала. Что-то было не так. Только послушание, и ничего больше. Он вспомнил, что надо было надеть презерватив. Поздно… Крис же ничего не сказала – видимо, эта тема ее не беспокоила. Ну и ладно – будь что будет, подумал он. Однако мысль эта сделала свое подлое дело – и ему больше не удалось войти в тугую молодую упругость Крис.

Он смущенно хмыкнул и лег рядом:
— Прости, похоже, я выпил лишнего. Будем спать. Утро вечера мудренее.
— Я не хочу спать, — сказала Крис.
— А что ты хочешь? — машинально спросил он, хотя ему это было безразлично.
— Хочу, чтобы вы меня наказали. Я плохая девочка. У вас есть ремень?
— Да, — сказал он.
— Накажите меня ремнем. Только не очень сильно.
— Зачем это тебе?
— Накажите, пожалуйста. Я плохая девочка.
— Нет, ты хорошая. Ты мне нравишься.
— Я плохая, я очень плохая, накажите меня, пожалуйста.
— Ладно, — сказал он, — снимай трусы! — И снова встал.
Волосы на ее лобке были такие же темные, как брови, вдобавок слегка курчавились.
— Перевернись, — сказал он и, когда она распласталась перед ним, лицом в подушку, осторожно хлестнул брючным ремнем поперек ее крутых ягодиц. Крис вздрогнула:
— Сильнее…
Он ударил посильнее:
— Тебе нравится?
— Да!
— Первый раз бью женщину ремнем.
— О, это очень секси! Обожаю, когда меня бьют ремнем. Это возбуждает…

К своему удивлению, Локас обнаружил, что тоже возбужден, и ему стоило труда не прекратить тут же эту нежную экзекуцию. Но он напрасно волновался — теперь было лучше некуда. И вторая его попытка закончилась к обоюдному удовольствию. А затем и третья, растянувшаяся на минут сорок.

Когда они в очередной раз отдыхали — ее голова на его груди, а его левая ладонь между ее бедрами, вдоль ее отороченного курчавыми волосками влажного устья — Крис сказала:

— Это отчим меня приучил. Мне было тринадцать лет. Я разбила китайскую вазу, и он наказал меня ремнем. Он бил несильно и все повторял, что я плохая девочка. А мне было приятно. И между ног у меня было щекотно. Кончилось тем, что он лег на меня и все сделал. Я не сразу поняла, что произошло, потому что почти ничего про это не знала… А потом он часто это делал со мной. Сначала ремнем, а потом все остальное. Мне нравилось.

Она еще что-то говорила, но Локас, опустошенный, уже засыпал, бормоча сквозь дрему «yes», «yes», едва ли желая брать на себя ответственность за эту судьбу. …Он еще хотел спросить ее о матери, но так и не спросил.

Утром, когда все проснулись, оказалось, что Крис в доме нет. Она исчезла. Возле забора стояла стремянка. С холодком под сердцем Локас вернулся к себе и проверил кошелек – все было на месте. Она ничего не тронула, не позарилась ни на что. Только на зеркале в ванной комнате, что на его стороне, губной помадой было написано одно единственное слово «Dánke».

Еще с неделю он нервно ждал последствий бурной ночи. Но и их не было. И он облегченно вздохнул.

Что осталось? Так, почти ничего…

2005