Увеличить Дизайн И.Куберский

Уильям Шекспир (1564-1616) Джон Китс (1795-1821) Роберт Браунинг (1812-1889) Генри Лонгфелло (1807-1882) Томас Харди (1840-1928) Уистон Хью Оден (1907-1973) Джордж Баркер (1913-1991)

Томас Харди (1840-1928)
Thomas Hardy

Дрозд во тьме Я встретил, выйдя из ворот, Мороза мерклый призрак, И день, сползающий на лед, Был к умиранью близок. Сквозили ветви в небесах, Как струн переплетенье, И тлели угли в очагах Соседнего селенья. Земля в изломе резких черт Как труп была простерта Всей сотнею изжитых лет Под песней ветра мертвой. Зародыш древний бытия В окаменелость сжался, И каждый смертный, как и я, Безжизненным казался. Но вдруг из наготы дерев Воспрянул голос птичий И развернулся, осмелев, В ликующем величье. То старый дрозд, едва живой, Взъерошивая перья, Рванулся крошечной душой Из мрака и безверья. Столь мало в этой похвале На запредельных нотах Прочитывалось на земле, А не в иных высотах, Что я, за птицею вослед Не закрывая вежды, Готов был верить в некий свет И повод для надежды.

The Darkling Thrush I leant upon a coppice gate, When Frost was spectre-gray, And Winter's dregs made desolate The weakening eye of day. The tangled bine-stems scored the sky Like strings of broken lyres, And all mankind that haunted nigh Had sought their household fires. The land's sharp features seemed to me The Century's corpse outleant, Its crypt the cloudy canopy, The wind its death-lament. The ancient pulse of germ and birth Was shrunken hard and dry, And every spirit upon earth Seemed fervorless as I. At once a voice arose among The bleak twigs overhead, In a full-hearted evensong Of joy illimited. An aged thrush, frail, gaunt and small, With blast-beruffled plume, Had chosen thus to fling his soul Upon the growing gloom. So little cause for carolings Of such ecstatic sound Was written on terrestrial things Afar or nigh around, That I could think there trembled through His happy good-night air Some blessed Hope, whereof he knew, And I was unaware.

Птицы зимой (триолет) Вкруг дома хлопья кружат быстро, И ягод нету ни одной На тонких ветках остролиста Вкруг дома. Хлопья кружат, быстро Стуча в окошко органиста, Бродившего иной порой Вкруг дома. Хлопья кружат быстро, И ягод нету ни одной.

Birds at Winter   Around the house the flakes fly faster, And all the berries now are gone From holly and cotoneaster Around the house. The flakes fly! — faster Shutting indoors the crumb-outcaster We used to see upon the lawn Around the house. The flakes fly faster And all the berries now are gone!

Хмурый май Открыв ворота, в новом зипуне Стоит пастух, овец считая в стаде, И ветер, непоседлив по весне, Гоняет облака забавы ради. Скрипят стволы, как стая журавлей, Грачи - худы, облезлы и унылы - Нахохлились и новых ждут дождей, Но кто-то голос пробует в полсилы. Пытались листья вырваться на свет, Но снова сжались, замерли в испуге, И взгляд белесый солнечный нет-нет Да и скользнет сквозь тучи по округе. "Ты зла, Природа", - говорю я вслух, "Но с каждым днем добрее", - отвечает. В обновке-зипуне стоит пастух. Торопится, овец с трудом считает.

An Unkindly May A shepherd stands by a gate in a white smock-frock; He holds the gate ajar, intently counting his flock/ The sour spring wind is blurting boisterous-wise, And bears on it dirty clouds across the skies; Plantation timbers creak like rusty cranes, And pigeons and rooks, dishevelled by late rains, Are like gaunt vultures, sodden and unkempt, And song-birds do not end what they attempt: The buds have tried to open, but quite failing Have pinched themselves together in their quailing, The sun frowns whitely in eye-tying flaps Through passing cloud-holes, mimicking audible taps. "Nature, you're not commendable today!" I think. "Better tomorrow!" she seems to say. That shepherd still stands in white smock-frock, Unnoting all things save the counting his flock.

В бессонницу Ты, звезда, - высоко поднялась на востоке к рассвету, Тонкий луч твой мне виден опять. Тополя, - небосклон исчертили гравюрой листьев и веток, Мне б в забвении вас рисовать. Дальний луг, - от росы в покрывале искристо-белесом, О, как в памяти ты повторен. Ты, погост, - в неподвижном мерцанье у тихого леса, Сколько выплыло дат и имен...

Lying awake You, Morningtide Star, now are steady-eyed, over the east, I know it as if I saw you. You, beeches, engrave on the sky your thin twigs, even the least; Had I paper and pencil I'd draw you/ You, Meadow, are white with your counterpane cover of dew, I see it as if I were there; You, Churchyard, are lightening faint from the shade of the yew, The name creeping out everywhere.

Напоминание Греясь днем на Рождество У камина своего, Я случайно бросил взгляд В скованный морозом сад. Там под снежным полотном Дрозд разыскивал с трудом Крохи ягод - рад, смешной, Даже малости такой. Так зачем, мой бедный друг, В день, когда светло вокруг, В час забвенья маяты О себе напомнил ты?

Reminder While I watch the Christmas blaze Paint the room with ruddy rays, Something makes my vision glide To the frosty scene outside. There, to reach a rotting berry, Toils a thrush -constrained to very Dregs of food by sharp distress, Taking such with thankfulness. Why, O starving bird, when I One day's joy would justify, And put misery out of view, Do you make me notice you?

Зеркало Вдруг в зеркале иссохший лик Возник передо мною... О, если б бог так в некий миг Мне сердце сжал рукою, Чтоб вероломные сердца Похоронив глубоко, Спокойно ожидать конца И отдыха без срока. Но время, сердца вырвав часть По незажившей ране, В нем оставляет ту же страсть У бытия на грани.

"I Look Into My Glass" I look into my glass, And view my wasting skin, And say, "Would God it came to pass My heart had shrunk as thin!" For then, I, undistrest By hearts grown cold to me, Could lonely wait my endless rest With equanimity. But Time, to make me grieve, Part steals, lets part abide; And shakes this fragile frame at eve With throbbings of noontide.

Всадница-призрак Я слышал - чудак здесь по берегу бродит. Он может часами В безумье своем Стоять над песками С застывшим лицом И шарить глазами В тумане морском , Потом он уходит... Что видит вдали, что находит? А видит он - люди твердят меж собою - Во вздохах пучины У пенных камней Живые картины Утраченных дней. И в путах рутины, Во мраке скорбей Реальной судьбою Ему светит призрак, рожденный мечтою. А кроме того, я слыхал разговоры, Что это виденье С ним будто везде Бесплотною тенью Скользит в высоте. Оно по значенью Подобно звезде... Безумные взоры Его переносят в любые просторы. То юная всадница на скакуне, Что мчится сквозь годы, Светла и легка, В счастливых и гордых Глазах старика, Где прежние воды Хранят берега... Все скачет, как в той незабвенной весне, И смех ее вторит звенящей волне.

The Phantom Horsewoman Queer are the ways of a man I know: He comes and stands In a careworn craze, And looks at the sands And in the seaward haze With moveless hands And face and gaze, Then turns to go... And what does he see when he gazes so? They say he sees as an instant thing More clear than today, A sweet soft scene That once was in play By that briny green; Yes, notes alway Warm, real, and keen, What his back years bring- A phantom of his own figuring. Of this vision of his they might say more: Not only there Does he see this sight, But everywhere In his brain-day, night, As if on the air It were drawn rose bright- Yea, far from that shore Does he carry this vision of heretofore: A ghost-girl-rider. And though, toil-tried, He withers daily, Time touches her not, But she still rides gaily In his rapt thought On that shagged and shaly Atlantic spot, And as when first eyed Draws rein and sings to the swing of the tide.

Ночь в ноябре Я смену погоды отметил И принялись стекла дрожать, И стал беспокойно ветер В ночи полусонной блуждать. Усыпал мертвой листвою Пустую постель сквозняк, И дерево за стеною Опять погрузилось во мрак. Листок чуть задел мою руку - И мнилось, что это ты Коснулась меня без звука, Спасая от маяты.

A night in November I marked when the weather changed, And the panes began to quake, And the winds rose up and ranged, That night, lying half-awake. Dead leaves blew into my room, And alighted upon my bed, And a tree declared to the gloom Its sorrow that they were shed. One leaf of them touched my hand, And I thought that it was you There stood as you used to stand, And saying at last you knew!

Голос О, незабвенная, кто же ты, кто же ты? Ты ли опять окликаешь меня И обещаешь из дней вместе прожитых Лишь волшебство того, первого, дня? Дай силуэт твой увидеть сияющий Там, на дороге условленных встреч, - Как узнавал тебя издалека еще В синем плаще, ниспадающем с плеч. Или то ветер в своем безразличии, Веет сюда из продрогших равнин, И о судьбе о твоей обезличенной Только лишь я вспоминаю один? Так я стою, измучен, Листья летят меж стволов, Ветер течет сквозь кустарник колючий, И - отдаленный - женщины зов.

The Voice Woman much missed, how you call to me, call to me, Saying that now you are not as you were When you had changed from the one who was all to me, But as at first, when our day was fair. Can it be you that I hear? Let me view you, then, Standing as when I drew near to the town Where you would wait for me: yes, as I knew you then, Even to the original air-blue gown! Or is it only the breeze in its listlessness Travelling across the wet mead to me here, You being ever dissolved to wan wistlessness, Heard no more again far or near? Thus I; faltering forward, Leaves around me falling, Wind oozing thin through the thorn from norward, And the woman calling.

Послесловие

Когда День настоящий закроет за мною ворота,
И сияющий май затрепещет резною листвой,
Из соседей меня, интересно, помянет хоть кто-то,
Обронив: "Он подолее нас любовался картиной такой"?

Если в сумерках вдруг, как мерцанье тревожное взгляда,
Пролетит пустельга через полосы света и тьмы
И замрет на холме в искривленном кустарнике сада,
Вспомнят ли: "Он такое ценил куда больше, чем мы"?

Или в час ночных бабочек теплой глухою порою,
Когда еж копошится, сухие тревожа листы,
Не вздохнут ли: "Привязан он был к этим маленьким тварям душою,
Только кто их, невинных, теперь оградит от беды?"

И, услышав, что нет меня, встанут ли молча у двери,
Глядя в звездное небо, в серебрящийся зимний простор,
И подумают ли, на минуту забыв о потере:
"В тот таинственный мир устремлялся не раз его взор"?

Коль по мне прозвонит дальний колокол мглой полусонной
И замолкнет на миг, будто ветер удары прервал,
Но затем грянут вновь расставанья прощальные звоны,
Скажут ли: "Он не слышит теперь, ну а прежде и это слыхал"?