| Главная » Статьи » Наша Мастерская » Очерки, эссе, статьи |
Об одной книге (наброски к рецензии)
| Если сегодня представиться поэтом, тебя не поймут. Писателем – еще туда-сюда, а поэтом… Прошли золотые деньки. «У нас была великая эпоха» (Э.Лимонов). Но стихов и сегодня много. Их было бы даже больше, чем нужно, если бы не интернет: он всех приютил, удовлетворив честолюбие многих. Сегодня пишут в свободное от основных занятий время. Под основными занятиями я понимаю те, что приносят хлеб насущный. Стихи сегодня не приносят ничего, они ничего не стоят, они почти бесплатны, вроде обещанной льготной проездной карточки для пенсионеров, последнего изобретения нашей убогой власти. С тех пор как кончилась государственная монополия на печатное слово, и литературу слили на рынок, поэзию и вовсе смело с прилавков. Не товар. Но поэзия осталась, продолжает жить и развиваться. Более того, каждый пишущий стихи и заработавший лишние доллары, может выпустить собственный сборник. Едва ли удастся его продать – но сто-двести экземпляров разойдутся и так, среди своих… Еще несколько лет назад в Доме Книги я видел эти книжицы, сваленные горкой на полке с надписью «Поэзия»… Возможно, то же самое и теперь – просто не дохожу до отдела поэзии. А если лишних денег нет, есть тот же интернет. Поэзия вернулась в лоно возвышенного любительства, в первую четверть XIX века, в эпоху литературных салонов, с ее альбомами и магией дружеской переписки… Пожалуй, поэзия выиграла от этого, она стала даже лучше, качество версификации выросло, да и запретов нет – пиши, чего душа пожелает. Если это кому-то еще интересно… Никогда не писал рецензий на сборники стихов. Только однажды, еще в ТЕ времена, прочтя новую книжицу А. Кушнера, письменно выразил ему свои впечатления. Он письменно же ответил – не без удивления, признавшись, что такие письма - редкость. Его ответ заканчивался словами: «Непременно встретимся и поговорим». И хотя впоследствии мы не раз встречались на разных писательских собраниях, поскольку принадлежали к одному союзу, разговора так и не случилось, не возникло даже импульса к нему. Хорошая поэзия – таинство. Чтение, духовное постижение строки – глубоко сокрытый интимный процесс. Очень часто автор этого явленного и подаренного тебе чуда становится третьим лишним. Во плоти он читателю не нужен. Обычно хорошие стихи лучше их автора. Ибо в них он не весь, а лучшая часть его. Зачем видеть и знать остальное…Возможно, поэтому я не люблю чужих писем, дневников. Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон… Нижеследующее – это вторая попытка написать отзыв на стихи, которые я пережил с радостью и благодарностью к их автору. Автора зовут Тамара Попова, она из Петербурга, главный редактор одного из питерских издательств, филолог по образованию. Мало кто из филологов не писал в ту или иную пору своей жизни стихи - во всяком случае, они это умеют. Но это еще не поэзия. Поэзия – это не гуманитарная наука, это другое, и здесь дважды два никогда не равно четырем. Филфак в этом смысле может даже сильно навредить поэту, как академизм рисунка и живописи - художнику. Пафос первооткрывателя и лишь потом уже мастерство – вот одна из работающих поэтических моделей, хотя не единственная… Мастерство должно быть сокрыто, растворено в звуке и ритме, в точной детали… Но и этого мало. Работа души, духовный опыт, боль и радость, сопричастность, сочувствие, милосердие… Бог его знает, что еще. Все помнят ахматовское – «когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда». По моему, здесь больше кокетливо-державного лукавства, чем истины. Из сора стихи не растут. Во всяком случае, без живой воды особого дара, именуемого поэтическим. Тут и начинается водораздел между теми, кто просто умеет писать стихи, и теми, кого можно назвать поэтом. Поэт – это внутренний голос читателя, его второе «я», его потребность самовыразиться. Поэт взрывает читательскую немоту. В каждом из читателей живет гений спроса на высокое и вдохновенное слово (на богоравность), читатель способен воспринять вибрацию поэта, пойти за ней. Нельзя пережить поэзию без дара импатии. Поэзия, как музыка, дарит катарсис, - очищение возвышением. Все это пришло мне на ум, когда я прочел небольшой сборник стихов Тамары Поповой, озаглавленный «Ветви на ветру» (СПб.: «Анима», 2004). На мой взгляд и вкус, лучшие ее стихи проходят по высокому разряду русской лирики. Кажется, автором пройден такой путь, что мелочей, того самого сора, совсем не осталось, и разговор только о главном. Весь сборник – как прощание с ослепительностью сиюминутного бытия, постигаемого через любовь или смерть. С постоянным рефреном сомнения и с преодолением его. Кажется, ничего, кроме настоящего и нет, все остальное лишь иллюзия и самообман, настоящее же постигается в миг откровения, даруемого близостью: *** Скользить, сплетаться, припадать Токующими голубками, Тереться влажными лобками – неистовая благодать! Да, так… А ты…. - Но я не та, Кого зовешь ты, задыхаясь. Тут нет имен: первичный Хаос, зияющая пустота. У автора своя концепция любви, она простерлась между границами «да» и «нет», подчас так называемый лирический герой, влекомый нерасчисленной стихией «низа», не в состоянии ее определить, и тогда на помощь (и не однажды) приходит посланец небес: *** Ангел полуночный низко склонился над ними, переплетенными так – без ножа не разнять. Пристально, строго он вглядывался: «Имя, имя того, что случилось, я должен узнать». И, наконец, просветлев, он поет, отлетая, Ликом сияющим оборотясь на Восток: -Это Любовь: легких крыльев пыльца золотая и перламутровый тайный ее завиток! Казалось бы, формула любви названа. Но этого, оказывается, мало. А как быть с другими ее измерениями? До откровенности элементарными или наоборот – до элементарности откровенными?. И кто осмелится возразить? СЛАВА КРОВАТИ Постанывай, поскрипывай, кровать, Движенью в такт. Нам нечего скрывать. Звучанье генитального дуэта Ласкает слух под аккомпанемент Пружин, поющих: «Истины момент! Все прочее не важно. Только это». Когда в живых ножнах скользит клинок, Когда летим, не расплетая ног, В такой провал – рассудком не измерить; скрипи, кровать усталая, звени! Согласье наше преданно храни – все прочее значенья не имеет. Поэтические ходы и открытия глубоко проникнуты знанием корней, из них произрастают, но все растение стиха направлено снизу вверх, и нижние плотные листья традиций не мешают верхним побегам инноваций… Лирика должна быть бесстрашной, лирический герой должен брать на себя смелость новых, прежде недопустимых, признаний – иначе он не будет услышан, иначе откровенность не станет откровением. Откровение же есть высшая форма самораскрытия. Куда и направлен вектор поэзии. САЛАМАНДРА Я люблю, когда ты навалишься тяжело, Воображать, будто входишь в меня насильно, И в глазах темнеет, а между ног – тепло, Горячо, ослепительно, невыносимо. Раздувай это пламя ярче. Умри во мне, Чтобы родиться снова легким, помолодевшим. Верно, я – саламандра, и мне хорошо в огне, без сожалений, без памяти, без надежды. В стихах книги, несмотря на органный пункт в басах, этого хорошо нам знакомого NEVERMORE, много счастливых мгновений, света и радости, блеска и трепета. В случайном и преходящем вдруг открывается высший смысл бытия и пафосное отношение к жизни хотя бы на время вдохновенного полета выпрямляет кривизну мироустройства, неизменно уносящего нас в никуда. ВОЗДУШНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ Как ветки на ветру взволнованно бормочут невнятицу свою над быстрым блеском вод! Есть ключик золотой, но где к нему замочек? Готов ли ты, дружок? Усилие - и вот – в прозрачной пустоте полуденного неба нас ветер молодой подхватит по пути, мы попадем туда, где ты ни разу не был. Дай руку мне, дружок, летим, летим, летим! Откройся нам, Сезам! Приотвори, пространство, невидимую дверь в неведомой скале! Там затаился мир причудливо-прекрасный, там девушка-лоза, там юноша-олень. Кто там глотнет воды, тот сам в себе проснется, Там времени река течет наоборот. Лазурный мотылек цветка на миг коснется – родился завтра он – вчера, увы, умрет. Там на песке морском страницы ветхой книги листает ветерок. Безмолвие вокруг. Взгляни, дружок, взгляни – созвездия возникли на выцветших полях… Но все смешалось вдруг. И снова - блеск волны, тревожный гул прилива. Домой, дружок, домой вернулись мы с тобой. И с ветром в волосах, с улыбкой шаловливой, девчонка ловит мяч прозрачно-голубой. У автора редко встретишь конкретную картинку из жизни – чаще это аллегория, развернутая метафора, синтетический образ выношенной мысли и выстраданного чувства, но попадаются и просто акварельные наброски, по которым, как по эскизам художника, можно судить о твердости руки и зоркости глаза, отслеживая, как работают неброские, но точно найденные детали: На Пасху солнце. Променад Вдоль берега, неторопливо. Холодный ветер веет над Блестящим трепетом залива. Мы щуримся, дыша весной И наблюдая безмятежно, Как тают в полосе прибрежной Остатки корки ледяной. Вообще – это очень питерские стихи. Их продутое ветрами воздушное пространство сразу узнается и отзывается в сердце. Ветер – любимый их персонаж, не случайно в одном из них он так и называется - «братом». Отсюда же столько движения в строфах – движения, как условия присутствия странницы-души. И закономерно, что одно из лучших стихотворений сборника полно вольных пушкинских аллюзий: ЮНГЕ Безумный эфиоп с болотными глазами! Кровавой розы сок и пряный пот греха – Все обратилось в лед, и псы его лизали, Венера нервно куталась в меха. Ты юнга навсегда. Ты ангел «Послезавтра». В огонь словесный сор, как вялую ботву! Моя любовь проста, как сон археозавра. Да – облачно во сне, и ящер – наяву. Эй, там, на берегу! Сушите весла, с-с-суки! – Сердца и сухари – мы скоро отплывем к далеким островам. Не дай, нам, Боже, скуки! Еще, любимый, так… давай… пока живем. Есть еще один пласт в творчестве автора, обозначенный здесь лишь одним стихотворением, но оттого, может быть, оно звучит столь пронзительно и весомо. Оно возвращает нас к конкретному времени, к истории, к памяти, к неизбытой боли утрат. *** Затонувшее судно. Забыто за давностью лет. Рыбы тычутся в корпус, осевший, заржавленный, склизкий, Где в зажатой каюте лежит уцелевший скелет, Рядом плоская фляга. Во фляге желтеет записка. «Дочка, папку прости, что до свадьбы твоей не дожил. Помнишь фотку, где ты пятилетняя, с кошкой в обнимку? Если сына родишь, ты про деда ему расскажи Мол, марал, умирая, обратную сторону снимка. Мать, себя береги. А жена (нет, теперь уж – вдова) Пусть найдёт себе мужа, что хлеб добывает на суше…» Но сквозь толщу воды даже если б звучали слова С каждым годом ушедшим всё дальше, всё тише, всё глуше. Без страха, но и без надежды – часто повторяемые слова этого сборника. Надеяться, собственно, и не на что, а страх лишь отравил бы мгновение настоящего, которое может быть прекрасным. Напротив храма веры выстроен храм сомнения. Так честнее. Во всяком случае, здесь нет места самообману. ХРАМ СОМНЕНИЯ Сомнение в тиши гнездо совьёт, бессонным звоном пустоту наполнит, о Главном, о Единственном напомнит, но имени Его не назовёт. Я выстрою причудливо-сквозной Сомненья Храм. Невидимая стая, в проёмы окон с шумом залетая, бьёт крыльями и вьётся надо мной. Жизнь не то чтобы пройдена, но изведана вполне, душа измерила ее пределы и не удовлетворилась. Когда, при здравом размышлении, надежда не оправдалась, остается возможность молитвы – Господу, если только он есть… Отпусти меня, Господи, в лето щедро, чтобы мать-земля без усилий недра распахнув, родила бы меня обратно, чтобы праху – пух, а душе – отрада. Цех червей, личинок, и малых прочих тянет лямку почвенных чернорабочих, поглощённых таинственным важным делом – размываньем границ меж землёй и телом. Распадутся клетки, и вот – частицы, словно выпущенные на волю птицы, беззаветно причастные вечной жизни устремятся к звёздной своей отчизне. И остается поэзия. Что же она такое? Видимо, воля особым образом сопрягать слова, улавливая ими мерцающую суть ускользающей жизни. Попытка ее увековечить. Снедающая жажда бессмертия. | |
| Категория: Очерки, эссе, статьи | Добавил: jurich (18.12.2011) | |
| Просмотров: 2339 |
| Всего комментариев: 0 | |