| Главная » Статьи » Отзывы и рецензии » Отзывы и рецензии |
Ольга Кучкина. ЖАЖДА СОВЕРШЕНСТВА. Новое имя в литературе. Газета Комсомольская правда. 4 июля 1987 г
| В прозе молодых да и не только молодых, последнего времени редко попадались книги о «внутреннем человеке». Чаше — о человеке общественном. Или внешнем. Это могло бы и радовать, если бы все вопросы «внутреннего человека» были уже разрешены, и можно было бы со спокойной душой взойти на более высокую ступень коллективного постижения и преобразования мира. Но в том-то и дело, что одно невозможно без другого, и никогда не наступит момента, при каком будет сказано: все, с этими вопросами покончено, они ясны, перейдем к следующим. Никогда — потому они и называются «вечными вопросами». Каждое поколение ставит и решает их заново, а если в каком-то поколении они пропущены ,ими не задавались, есть риск получить «пропущенное» поколение. Что я имею в виду? Многие годы в выступлениях, особенно литературных начальников, муссировалось слово«нравственность» (хотя, гласит восточная пословица, сколько ни говори «халва»,слаще не станет). А тем временем сама литература, перенасытившись исповедями «звездных мальчиков», резко откачнулась в другую сторону. Жизнь не переписывается. Если так было, значит, так надо было жизни. А стало быть, и литературе. И тем не менее, отстранив, а то и заклеймив «исповедальную литературу», мы выплеснули с водой ребенка: глубинные проблемы формирования личности, воспитания интеллигентности остались вне поля зрения писателей. Перекос не заставил себя ждать. Выросли люди — их армия,— которым недоступно понятие внутренней жизни. Дело, успех, карьера, материальные ценности — это да, это понятно. Нравственное ушло в обслуживание этих понятий. Естественно, что расцвел прагматизм, цинизм и прочее, столь хорошо знакомое. Расцвел бюрократ, этот поэт внешней жизни, внешнего, бумажного порядка. Разумеется, неча пенять на литературу, коли... и т. д. Но литература могла — и должна была быть! — упрямой, талдычить свое, . в противовес общепринятому, даже если другим казалось, что общепринятое свято. Грехи, прикрываемые святостью, как известно, самые тяжелые. Были, были упрямые писатели. В основном боровшиеся за сохранность внешней среды. Меж тем внутренняя среда распадалась. «Деревенщики» отыскали свои идеалы. «Городские» — были растеряны, злы, аналитичны. Действительность была такова, какова она была, иной было взять негде. «Пропущенные» вопросы «внутреннего человека» мстили за себя во всех сферах социальной жизни. Конечно, я схематизирую процесс, однако схема позволяет увидеть общие закономерности. В это время молодой человек Игорь Куберский писал свою прозу. Никому его не противопоставляю, ни в коем случае. Хочу просто, чтоб его заметили,—тем более, что голос у него негромкий. Негромкий, но чистый. И пишет он о важных — сегодня и всегда — вещах. В повести об отце «Отблески» Куберский признается, что если на долю его поколения не выпало действовать (как это произошло с поколением отца, на, чьи плечи легли две войны: гражданская и Отечественная), то выпало понять. По существу, вся собранная в книге проза и представляет попытку понять, осмыслить жизнь и ее уроки, свои притязания и заблуждения, оценить ценно-сти. Это именно исповедническая литература, как всякая подобная литература, она особенно уязвима. Ее герой нередко имеет шанс раскрыться вовсе не в том пленительном свете, на какой рассчитывает создатель. К счастью, в нашем случае взгляд, каким автор смотрит на своего alter ego, далек от любования и кокетства и не содержит тайных амбиций, столь неприятно и невольно просвечивающих в иных, знакомых нам произведениях. «Была у Сергея одна черта,— читаем у Куберского,—которую он, распознав, стал бояться. Ее можно было бы даже назвать страстью, если б она не была замешена на педантизме. И все-таки она была — жажда совершенства». Кажется, слово найдено, и кажется, тем, что оно определяет, можно гордиться. Но не из гордости это признание, как и многие другие, а из стремления к точности, к правде. Поэтому — продолжение: «Она была разрушительной, потому что никогда не довольствовалась результатом. Потому, что любой итог становился компромиссом между тем, что есть и что могло бы быть... То же—и в отношениях с окружающими, с природой — то, что есть, что сейчас,— это только прелюдия к тому, что будет. Он постоянно обкрадывал себя во имя этой неизбывной дьявольской жажды, пока не почувствовал, что уже немолод, что, пожалуй, стал даже хуже, чем раньше». В отсутствии самолюбования, выпячивания «я», в подлинном, а не показном внимании к людям, в совестливости, которые проступают не столько в произнесенных словах, сколько, может быть, сквозь них, содержится истинная интеллигентность — редкое свойство, счастливо отличающее прозу Игоря Куберского. Как правило, эти качества личности выявляются и крепнут с годами, в связи с перенесенными страданиями и последующим ростом души — тем важнее, при дефиците интеллигентности, какой наблюдается, «вычитать» их молодому читателю. Строго говоря, «Отблески» — повесть об умирании старика. Время отсчитывает последние дни и часы его жизни, и с жестокой точностью — как знакома мучительная потребность близких в такой точности! — запечатлевая самомалейшую подробность умирания, писатель направляет па--мять сына старика в прошлое, в ту тысячу мелочей, когда был обижен и обижал, вольно и невольно, и когда любил до боли. Тут не стыдны никакие детали — столь целомудренно они написаны. Параллельно этим двум пластам идет третий: записки отца. Военного, орденоносца, ветерана двух войн, старого большевика. Сыновнее чувство усилено бережным воспроизведением всего, что было судьбой страны. Не сглаживая конфликтов, не выравнивая отношений, не позволяя себе вранья даже в тайных мыслях, писатель органично, без плоской дидактики, художественно ведет тему благодарной любви сыновей к своим отцам — важнейшую тему литературы. Куберский пишет хорошую, точную прозу. Все три повести — «Отблески», «Дирижер», «Подпись под клише» — написаны с полной достоверностью, фактура объемна и художественно правдива. Жизненный материал — разный: военный отец и занятия наукой, детство и зрелость в«Отблесках»; музыка и любовь и снова детство, но уже иное, в «Дирижере»; молодость и многотиражка в «Подписи под клише». Отсюда возникает невольное чувство, что автором прожиты разные жизни. Это завидное чувство. За ним — действительное богатство впечатлений и переживаний, событий и поступков. По известной формуле: хорошо пишет — не тот, кто хорошо пишет, а тот, кто хорошо думает. Я бы расширила ее: тот, кто хорошо живет. То есть полно, глубоко, искренне, жизнью, в которой есть место и самопознанию, и самоотдаче. Писатель — это судьба. И не зря Куберский различает в «Дирижере»(впрочем, ненавязчиво, впро-мельк) искусство, которое«болтает» и которое «говорит». «Гениальное — это целостное видение мира, оно всегда активно и обращено к нам как зов, оно вызывает на диалог, наш ответ — это его эхо. А болтовня безадресна и отклика не имеет». В «Дирижере» и в «Подписи под клише» много знаков времени. Много воздуха времени. В контексте времени расшифровывается замечание в последней повести, написанной, как и все, до XXVII съезда партии, о «нашем времени», которое еще не наступило, — до него оставалось несколько лет. В этом произведении, как и в двух первых, повествователь свободно ощущает себя во времени и пространстве, легко переносясь туда, куда потребно его художественной интуиции. Потому перебивы, возвраты, наплывы лиц, часть из которых исчезнет, прежде чем получить сколько-нибудь законченное воплощение. Кажущаяся скоропись может вызвать даже неприятие, даже раздражение, если не попасть на волну писателя, занятого не фиксацией событий, но стремящегося вычленить беспокоящую его проблему. Тут годится сравнение с музыкальным сочинением, все части которого свободно изливаются из души автора, а в то же время существует главная тема, которая чем дальше, тем настойчивее заявляет о себе. Это тема Алевтины, редактора многотиражки, всех собирающей под свое крыло, всех пестующей, всем помогающей, но... из единственного побуждения: чтобы были благодарны, были обязаны. Психологически объяснимо —одиночество, жажда участия, способ человеческого осуществления. Но отчего-то никак не высекается наше сострадание, что-то всегда остается в остатке. Писатель тонко ведет партию своего (нашего)желающего остаться объективным восприятия Алевтины до тех пор, пока она, наконец, не совершает предательства: «подставляет» героя— и он вылетает из городской газеты. Ситуация, увы, обыкновенная, часто встречавшаяся, — необыкновенно, пожалуй, чувство героя: когда через много лет пути их пересекаются, «вдруг показалось, что все мы, пусть каждый по-своему, виноваты перед ней». «Злодейка» Алевтина неожиданно оказывается«жертвой», и то, что герой (автор) по-человечески понимает это, прибавляет ему в нашем уважении. Повести Куберского интересно читать. При отсутствии развивающейся интриги они увлекают читателя иным. Чем? По-видимому, развивающимся постижением жизни и себя как ее части, человековедением, обращенным ко всем и каждому, ибо каждый должен пройти свой путь. Естественность тона, отсутствие натяжек и фальши, при обилии внутреннего чувства и мысли, делают эту прозу простой и изящной. Ленинградец Игорь Куберский известен землякам и как поэт, и как прозаик. К всесоюзному читателю он вышел впервые. Следует поблагодарить издательство «Молодая гвардия» за это новое знакомство. Счастье читателя и автора, что на нашем дворе время, когда можно и нужно — понять и действовать. Газета Комсомольская правда. 4 июля 1987 г. | |
| Категория: Отзывы и рецензии | Добавил: lilu (02.09.2011) | |
| Просмотров: 1728 |
| Всего комментариев: 0 | |