18:30 165. В День рожденья Пушкина |
| В последние месяцы утро у меня начинается с чтения блогов на «Эхе Москвы». Невеселое, скажу я вам, занятие. Власть плохая, экономика ни к черту, внешняя политика туда же, принят живодерский закон о митингах и собраниях и так далее. Почитал я с утречка и вижу - ни одного блога о том, что сегодня день рождения Александра Сергеевича Пушкина. Дай, думаю, напишу про него у себя на сайте, тем более что давно сюда ничего не писал. С мыслями о Пушкине и поехал на работу и по пути мысленно же сочинял о нем. Однако во второй половине дня в новостях Инета появились сообщения о праздновании ДР Пушкина в разных городах нашей страны и даже за рубежом... Прорезались соответствующие блоги и на «Эхе Москвы». В связи с чем желание написать что-то свое поубавилось. Да и что, право, можно добавить к уже написанному и сказанному? И все же... Ведь и у меня, помимо общепринятого, есть свое абсолютно личное отношение к Пушкину. Есть восторг перед его «Евгением Онегиным», равно как и перед стихотворениями «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем», «Бесы» и многими-многими другими. Что же больше всего притягивает меня в Пушкине? — его какая-то абсолютная духовная зрелость и свобода. И еще открытость. Этими качествами в той же мере больше не обладал ни один русский поэт и писатель. Ни один. Хотя были и Лермонтов, и Лев Толстой, и Бунин, и Чехов... А если и обладали, то не в такой интонации жизнеутверждения, как у него. Несмотря на трагизм, он ведь самый солнечный наш поэт. Самый теплый. Потому и тянутся к нему до сих пор, чтобы согреться. Если жизнь тебя обманет, Не печалься, не сердись! В день уныния смирись: День веселья, верь, настанет. Сердце в будущем живет; Настоящее уныло: Все мгновенно, все пройдет; Что пройдет, то будет мило. Он самый наш русский поэт, хотя, собственно русской крови в нем немного... (евреи, немцы, шведы...) Он писал, казалось бы, так просто, что многие современники даже отказывали ему в поэтичности, предпочитая, скажем, вирши «поэта мысли» В. Бенедиктова. Однако простоту и краткость Пушкин и считал главным условием художественной речи. «Эти люди никогда не скажут дружба, не прибавя: сие священное чувство, коего благородный пламень и проч. Должно бы сказать: рано поутру — а они пишут: едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба — ах, как это все ново и свежо, разве оно лучше потому только, что длиннее». Равно бесхитростна и его чеканная проза, свидетельствуя о поразительном духовном здоровье своего автора. На Пушкине «здоровье» и заканчивается... Уже с Гоголя проза начинает разглядывать темные стороны человеческое нутра, что Пушкин не одобрял. По поводу «Тристрама Шенди» Пушкин обронил: «Стерн говорит, что живейшее из наших наслаждений кончится содроганием почти болезненным. Несносный наблюдатель! знал бы про себя; многие того не заметили б». Это существеннейшее соображение, которым пренебрегли наши самые великие — Достоевский и Толстой. Они-то и стали «несносными» наблюдателями, особенно Лев Николеевич со своим мучительным поиском правды жизни, то бишь истины. Простота... К ней приходили в конце пути многие, в том числе и Борис Пастернак, поэзия которого поначалу навязчиво антропоморфна, где природа, ведет себя как человек... ( «Как у дюжей скотницы работа, Дело у весны кипит в руках... Весна, я с улицы, где тополь удивлен, Где даль пугается, где дом упасть боится...») А потом, переболев несметными метафорами и сравнениями, он напишет: В родстве со всем, что есть, уверясь И знаясь с будущим в быту, Нельзя не впасть к концу, как в ересь, В неслыханную простоту. В пушкинскую, разумеется. К Пушкину обращаются по разным поводам, как говорится — и в радости, и в печали. Обращаются к нему и в годы лихолетья. «Догадал же меня черт с моим умом и талантом родиться в России» - жаловался он. Но рядом то ли в шутку, то ли всерьез мог написать: «Отечество почти я ненавидел – Но я вчера Голицыну увидел, И примирен с отечеством моим. Из многого прекрасного, что посвящено Пушкину, я все же предпочитаю вот эти стихи Блока: Имя Пушкинского Дома В Академии Наук! Звук понятный и знакомый, Не пустой для сердца звук! Это – звоны ледохода На торжественной реке, Перекличка парохода С пароходом вдалеке. Это – древний сфинкс, глядящий Вслед медлительной волне, Всадник бронзовый, летящий На недвижном скакуне. Наши страстные печали Над таинственной Невой, Как мы черный день встречали Белой ночью огневой. Что за пламенные дали Открывала нам река! Но не эти дни мы звали, А грядущие века. Пропуская дней гнетущих Кратковременный обман, Прозревали дней грядущих Сине-розовый туман. Пушкин! Тайную свободу Пели мы вослед тебе! Дай нам руку в непогоду, Помоги в немой борьбе! Не твоих ли звуков сладость Вдохновляла в те года? Не твоя ли, Пушкин, радость Окрыляла нас тогда? Вот зачем такой знакомый И родной для сердца звук – Имя Пушкинского Дома В Академии Наук. Вот зачем, в часы заката Уходя в ночную тьму, С белой площади Сената Тихо кланяюсь ему. Кстати, с Сенатской площади Пушкинский дом не видно. В 1927 году он был переведен из здания Академии наук (архитектор Кваренги), что на набережной Невы, в здание бывшей портовой таможни, что на набережной Малой Невы. |
| Категория: Блог писателя | Просмотров: 1860 | Добавил: jurich |
| Всего комментариев: 4 | 1 2 » |
|
| |
| 1-1 2-2 | |
