ШАПКА

Этот рассказ я услышал однажды во время нашего дежурства в так называемой добровольной народной дружине. Сделав два положенных круга по указанному участковым милиционером маршруту, мы с вздохом облегчения ввалились из промозглой зимней тьмы обратно в недавно отремонтированное полуподвальное помещение Апраксина двора с арочным, как строили в 18 веке, сводом и кирпичным полом, покрытым уже отклеивающимися квадратами грязноватого линолеума. Все потянулись за сигаретами, я тоже закурил за компанию, хотя уже тогда старался отучиться от вредной, оставшейся еще с армии привычки. И вот один из нашей подмерзшей компании, с удовольствием выдохнув струю дыма, заговорил:
– Помню, прилетели мы на Таймыр…Колотун – градусов сорок в минус, а у меня, еще когда садились в вертолет, шапку сдуло. Винт этот… крутится, холера. Я туда-сюда, темно, ни черта не видно. Полярная ночь все-таки, а председатель колхоза якут Толя Петрович, кричит мне: «Давай, давай, натяльник, лететь нада. Сапка не нада. Сапка подарим. Из оленя сапка, высокая катества». Я тогда работал спецкором в «Магаданской правде». Ладно, думаю, хрен с ним – полетели. А шапки жалко – до слез. Из лисицы шапка, девушка мне подарила, эвеночка. Ох, какая девушка была… Я ее Морошкой звал. Намерзся я, пока летел, тулуп, он короткий – прикроешь голову, а задницу подмораживает… И главное – с собой ничего не взял, только то, что на мне. А Толя Петрович даже вроде как радуется, что подарок сделает. Посмотрит, покачает головой и зажмурится – будто я уже в оленьей шапке перед ним красуюсь… «Тебе сапка, зэна сапка, ребенка сапка…» – хороший был человек.
Однажды надрались мы с ним по-черному – он возьми и выскочи по большой нужде. Я сижу – жду... Десять минут, двадцать, полчаса… Нет человека. А он на толчке заснул. Метель была – за полчаса дверь сортира по пояс занесло. Я ору ему в щель: «Вставай, Толя, щас откопаю!» А ему со сна, с бодуна почудилось что-то, вроде как в кэпэзэ попал, – ревет, как медведь, ворочается…
– Шапку-то – подарил? – спросил кто-то из нас, не вполне удовлетворенный таким сюжетным ответвлением.
Рассказчик со смаком затянулся – лицо у него было худое, землистого цвета, с тусклыми глазами и почему-то безбровое – выпустил очередную струю дыма и, разогнав ее в разные стороны рукой с сигаретой, усмехнулся:
– Не-а.
– А говоришь – добрый, хороший.
– Да моя нашлась.
– Как это?
– А так. Прилетели, вылезаю, смотрю – на стойке шасси возле лыжины клубок какой-то, будто мы лайку невзначай придавили. Подхожу, нагибаюсь – моя шапка. Только снегом ее побило – мех торчит, как у клоуна, у рыжего… Она, видать, тесемкой перехлестнулась через стойку. А тесемки были из тонких полосок кожи, длинные такие, с кисточками для форсу … Эвеночка сама шила.
– А эвенка-то где теперь? – спросил тот, кто спрашивал чаще других.
– Эвеночка пропала…
– Как пропала?
– А вот так – ушла на охоту и пропала. Так и не нашли. Думаю, просто уехала куда-то. А охота – это так…. камуфляж…
– Куда уехала?
– А куда угодно… Куда глаза глядят. Хотела, чтобы мы поженились. А у меня в Ленинграде жена… Вот и пропала…
– Смотри, – засмеялся тот, который еще ни разу не спрашивал. – Объявится в Ленинграде, придет к тебе домой со своим ружьем…
– А хоть бы и пришла – вздохнул рассказчик.
– Ну и что?
– Ну и женился бы….
– А жена?
– Была жена, а осталась скважина. Холостой я теперь.
– Не холостой, а разведенный.
– Нет, братцы, холостой я. Как холостой патрон. Видно, только ее я и любил, эвеночку эту.
– Ну… начал за здравие, а кончил за упокой….
– А это всегда так, – усмехнулся рассказчик, весело оглядел нас бесцветными, но зоркими глазами, и, упершись руками в колени, встал:
– Ну что? Еще парочку кругов?