По поводу очередной годовщины начала ВОВ я краем глаза и краем уха отслеживал происходящее в зомбоящике и по радио. В зомбоящике - наши старые добротные фильмы 70-х годов о войне… Однако время идет, и даже мелкая их неправда теперь крупнее. То есть даже на этих добротных фильмах, намного более правдивых, чем навороченный и какой-то пустопорожний, тинейджерский «Сталинград» младшего Бондарчука, - зримая печать цензуры. Да, еще много новодельного мусора о всяких там разведчиках, шпионах, диверсантах – в струе нынешней героизации наших секретных служб, эдакий глубокий прогиб…
Опять споры о Сталине – палач или спаситель собственного народа?
Предлагаю несколько аргументов для размышлений… После войны Сталин возобновил репрессии – и в армии, и в науке, и в партгосаппарате, и просто в обществе: тут и смещение Жукова, и разгром генетики ( ВАСХНИЛ с Вавиловым), и Ленинградское дело с расстрелами, и компания борьбы с «безродными космополитами» ( «врачами-отравителями»)…
Разумеется, выражение лиц героев войны Сталину не понравилось. Насторожило, озлобило. В глазах победителей больше не было страха.. Они этот страх похоронили на войне. А Сталину он был нужен. Только страхом можно было удержать в повиновении этот вдруг выпрямившийся народ. Вот почему послевоенные волны репрессий, нараставшие вплоть до смерти ИВС.
Привожу любопытный отрывок из книги моего отца Ю. В. Куберского «О людях и войнах».

«На этой вечеринке ( Вена, май 1945 – И.К.) я, отвечая то ли кому-то, то ли самому себе на вопрос «Рад ли я окончанию войны?», сказал: «Я лично не рад». Отвечая так, я вкладывал в свои слова большой смысл. Мне было ясно, что с окончанием войны все мы, воевавшие, станем менее близки друг другу, менее правдивы и искренни. Я понимал, что с окончанием войны снова начнутся безобразия, присущие культу личности Сталина, и снова будет литься кровь невинных людей и снова начнутся невыносимые страдания детей этих людей, что вызывало у меня гнев и отчаяние, стоило только подумать об этом. Свой ответ по поводу окончания войны я никогда не комментировал, и его все осуждали, не пытаясь вникнуть в суть дела. Не поняла его даже моя жена, предполагающая, что я не рад был окончанию войны из-за прекращения вместе с войной различных моих приключений».