Прощай, Греция! Вряд ли мне еще доведется там побывать. Три раза? Вполне достаточно… Да, говорят, и турбизнес оттуда ныне бежит…Случайно сегодня обнаружил свои старые, из 2007 года, греческие заметки — считал утраченными.
Куда их теперь?
Разве что — сюда...)))
КРАТКИЕ ЗАМЕТКИ
Народы-с, - на Родос!
Хотя ни одной красивой гречанки. Все похожи на ворон – молодые и старые. Глазастые, носастые. Кроме одной, в магазинчике при отеле. Специальной прищепкой прилепляла к товарам ценники. Ресницы у нее были в три ряда, как зубы у акулы.
***
Рано утром в розоватом рассвете Родос поднялся из воды, как гигантская морская черепаха. Слева в голубой дымке - очертания Турции, справа – он, давно обласканный нашей любовью к Древней Греции. Опять же - Колосс Родосский, которого, впрочем, давно нету. Внизу, в Эгейском море, лениво прошитому редкими стежками волн, деловито поспешали белоусые танкеры. Один туда – другой сюда. Самолет развернулся и с ходу пошел на посадку. Для старенького Ту - виртуозный заход. Теперь – слева Родос, справа Турция. Взлетно-посадочная полоса – вдоль берега. Шесть утра, плюс двадцать шесть по Цельсию. Куча новоприбывших на всего лишь два открытых паспортных поста. Но два грека, обслуживающих эту разноязыкую толпу, никуда не спешат. На каждого из нас – не менее пяти минут внимания, как будто не отдыхать приехали, а козни строить. Хотя по предварительной информации русские тут в фаворе. Подсчитываю стоящих впереди. Дай бог, чтобы через триста минут… Утешает лишь чувство собственно превосходства, когда оглядываешься на длиннющий хвост. И все-таки через два с половиной часа пытка кончается. Хорошо быть пессимистом – пессимист всегда в выигрыше.
***
Наконец-то в двухэтажном автобусе с кондиционером. Везут, ласково журчат в микрофон, а за стеклами уже плюс тридцать шесть. Хочется в номер. Нет, хочется в море. Везут поперек острова – от Эгейского к Средиземному.
***
Вот, оно! Как молодое упругое лоно… Жердев* прав.
***
В отеле - четыре звезды, и много всяческих славян, равно как немцев, французов и итальянцев. Русских – разве что пятая часть, но почему-то они слышней других. Раньше заграницей русские шарахались друг от друга. Теперь объединяются в веселые компании. Народ незамысловатый, гнет свою российскую линию. Много квелых и, главное – толстых теток. По статусу – скорее всего главных бухгалтерш. Но толстух поставляют и прочие славянские народы. Как раньше, в деревне: толстый – значит, здоровый и успешный.
Немки – самые некрасивые. Словенки и прочие хорватки – самые задастые и сисястые.
***
На самом-то деле маньяком был не я, а русский белокурый хлопец из номера по коридору напротив. К нему то и дело стучали в дверь разные девицы. Одну я случайно увидел, решив, что стучат ко мне. Она стояла в непередаваемой позе грядущей радости. Ей открыли… Через пять минут из-за двери уже раздавался опять же неподдающийся описанию счастливый девичий смех, слегка похожий на визг, будто щекотали лошадь. Я так и не вычислил, какое именно действие моего удачливого визави вызывало у нее такую реакцию.
***
Из туристов больше всего запомнился один, лет сорока, говорящий по-немецки, из Австрии. Он все время охотился в море на осьминогов и – надо же – ловил их, маленьких, но с головой, глазами и всеми восемью щупальцами. Он их сажал в детское ведерко и нес показывать своим детям. Через час нес обратно, чтобы отпустить в море. То, что он русский, выяснилось из его беседы с немками, которые в результате тоже оказались русскими. Мутные 90-е годы, массовый исход россиян…
***
Да, дети… В том же ресторане, или, как его там – пищеблоке. Утром и вечером – шведский стол. Еды – завались, сколько ни наваливайся. Вкусно, разнообразно. Только вино, как и в магазинах, скверное. Зато дети – ух! Трехлетняя малютка без всякого взрослого сопровождения сама выбирает себе блюда… И все такие - устрашающе самостоятельные. Дети индиго.
***
В соседнем отеле – одни итальянцы и итальянки. Этим почему-то нравилось кататься на надувных плотах, ватрушках и бананах. Катера быстрые. Трясет, будь здоров. Раз я заплыл поперек их маршрута на рифы и видел, как мотает. Удовольствие для крепкого позвоночника и большой мышечной массы. Показалось, что сложением итальянки как раз для таких трясок.
***
У каждого народа – свои старики. Только в России старики не образуют прослойку. Их как бы нет. А вот в Испании – да. И в Греции. Впрочем, у греческих стариков глаза печальны. Может, это просто свойство глаз.
***
И музыка – она страстная и грустная, несмотря на триста солнечных дней в году. И этим близка нам, православным братьям.
----------------------------------------------------------
*Георгий Жердев, главный редактор литературного интернет-журнала Сетевая Словесность

Когда любовь и все сопутствующие ей страсти-мордасти уже позади, почему бы не оглянуться на то, что было, и не сказать себе: ведь это все ужасно глупо и не стоило ни пролитых слез, ни крови. И к чему были эти поступки с подчас необратимо горькими последствиями, если все это теперь ничто и нигде…
Но кто оглядывается и кто говорит себе об этом? И кто гарантирован от повторений того же самого?
После чего хочется добавить: любовь - наркотик, и все мы наркозависимы...

Отрывками на своем маленьком планшетнике посмотрел закрытие Международного Московского кинофестиваля. Да, красный ковер красит молодых женщин в длинном, сверху полуоткрытом, и седовласых мужчин в черном с белым. Проход по нему для кого-то действительно праздник – две минуты тщеславия. Впрочем, на лицах читалось и беспокойство – знают ли, узнают ли звезд местного разлива? Некоторые на всякий случай, считая себя узнанными, торопились помахать ручкой. За барьером жиденькая шеренга зрителей, допущенных к ковру – никакой заметной ажитации. Ну, в общем, местный Голливуд, маленький и закомплексованный. Председатель кинофестиваля бессменный Никита Михалков выглядит измученным и усталым. Это при его, как говорят, богатырском здоровье.
Но пишу по лишь по одному поводу. На церемонии снятия с председателя жюри его полномочий, а конкретно почетной цепи ( ожерелья или как его…) с шеи Жан -Жака Анно, Никита повторил гэг, которым он уже отмечался на предыдущем кинофестивале, гэг, говорящий о его авторе гораздо больше, чем любые его слова. Вызвав на сцену Жан -Жака, он сделал вид, что тот хочет скоммуниздить эту самую побрякушку, изобразил панику, стал взывать: «где ОМОН?», отчего Жан -Жаку пришлось подыгрывать низкопробной шутке - отвечать, что, кроме как Никите, никому бы не отдал… А Никита уже торопливо снимал ее со словами «это же страшно дорогая вещь», любовно, как свою, укладывал на бархатную подстилку, а потом катарсисно обнимал Жан-Жака как человека вне подозрений, напершего друга, и так далее...
Наблюдать все это было противно и стыдно. Почему в прошлый раз, когда он это утворил ( а может, не раз, и не только в прошлый), никто не сказал ему, что это чистой воды жлобство?
Да, дьявол кроется в мелочах.