Притча во янцзыцех

Я от жёлтого ливня тебя не спасу,
Хворостиной по спинке до дома пасу.
Ты Сибирь, как гранату, кидая,
Пей зелёные травы Китая.

Перекатная голь на фаянсовый блеск,
Камасутры индийской искусный Рабле,
Я тебя приласкаю по скайпу
От шиньона до красного скальпа.

А в соломенной шляпе седой мандарин
Говорит языком на боку мандолин,
И елозит на джонке Лолита,
Пропадая в стране целлюлита.

Хочешь - слушай эпоху династии Цинь,
Выдирая клочки из паршивой овцы,
Забивая под сердце пирата,
Здесь в награду тебе - император.

Хочешь - просто тибетскою тайной молчи,
Воплотившись в тенях непотребной ночи
И веками по веку стирая
Приграничье от ада до рая.

Ну, понятно, что тема стихотворения задана звуковой игрой — янцзыцех- языцех... Но есть ли сама тема? Считается, что если строки ритмически организованы, тем более объединены рифмами, то перед нами стихотворение. И по первости это почти так. Тут налицо оба этих признака. Перед нами анапест с парными рифмами, причем первая пара строк четырехстопная, а вторая трехстопная, что придает мелодике стиха некоторую приятную уху рефренность. Рифмы тоже не без изыска — то полнозвучные: кидая-Китая, скайпу-скальпа, мандарин-мандолин, то усеченные: блеск-Рабле, Цинь-овцы... В известной ловкости работы над словом автору не откажешь, равно как и в музыкальном слухе. Но и только, потому что факт поэзии подтверждается или нет содержанием, которое, при всех прочих условностях, обязательно должно быть, пусть его представляет хоть одна-единственная мысль или какое-то настроение, или какая-то выхваченная из времени-пространства деталь, причем мысль, настроение и деталь, сопереживаемые нами, входящие с нами в контакт, замыкающие с нами цепь восприятия.
Вот тут в данном конкретном случае и начинаются проблемы. Ибо перед нами не то, чем автор хотел бы с нами поделиться, а то, чем в лучшем случае он хотел нас удивить, ну, скажем, потрещать над нашим ухом звонкой деревянной трещоткой. Потому что делиться-то ему нечем — перед нами смысловая абракадабра, созданная почти автоматом с помощью автономных сюжетообразующих рифм.
Если все же попытаться расшифровать нарисованную автором картину, то получается вот что. Лирический герой гонит кого-то хворостиной домой. Допустим, какое-то животное. Причем, предупреждает об угрозе желтого ливня. Однако в следующей паре строк неведомое животное ( если не женщина) напрочь меняет свою характеристику, поскольку почему-то, как гранату, бросает Сибирь, и ему же лирический герой предлагает, как в рекламе чая, пить зеленые травы Китая. Далее начинаются уже вовсе не поддающиеся дешифровке загадки, поскольку это неведомое нам существо названо перекатной голью на блеске фаянса и вдобавок искусным Рабле индийской Камасутры. Как будто есть еще какая-то Камасутра, кроме индийской... Рабле же сюда вскокнул скорее для рифмы и желания загнуть так, чтобы и сто мудрецов не разогнули. Далее герой рвет непосредственный контакт со своей таинственной героиней и с собственной логикой, поскольку обещает ласки только по скайпу, причем ласки какие-то живодерские «от шиньона до красного скальпа», в духе кровожадных индейцев... И начинается сплошной сюр, где китайский мандарин лижет бок итальянской мандолины, а явно набоковская Лолита, оказавшаяся вместо эротической киногероини Эммануэль в южноазиатской джонке, пропадает в стране целлюлита, то есть, полагаю, в Африке, откуда и пошла гулять по миру болезнь под названием стеотопигия (видели негритянок с огромными, как шкаф, задницами? — это от нее).
Можно остановиться — таким же макаром стихотворение катит и дальше. Автор не дает себе труда подумать о том, какие рифмы и для чего ему нужны, и довольствуется первыми попавшимися, лишь бы, как нашатырь, в нос шибало... Его вагонетка с грузом словесной руды, о которой писал в свое время Маяковский, несется по своему собственному маршруту, только не по воле автора. Потому и результат никакой.
Перед нами не стихотворение, а лишь его стихоформа, видимость, цветной резиновый шарик, в котором пустота. Управлять же смыслом, переводить единого слова ради тысячи тонн словесной руды трудно, да и не всем дано. Почитайте черновики Пушкина, Мандельштама, Пастернака — проследите весь этот мучительный путь к окончательному варианту...
Писать же стишки в духе Эдуарда Учарова чрезвычайно легко, рифма всегда куда-нибудь выведет, даже глаз можно не открывать: Лолита - свита - сокрыта - аммонита - корыта - антрацита - защита - простатита - Тита - знаменита и так далее... Под каждую из этих рифм можно выдавать соответствующую ее значению глупость:
- И елозит по джонке Лолита
- На высокой стене Уолл-стрита...
- С волосами в пыли антрацита...
- Только чреслами и знаменита...
- Только где ее темная свита...

Вот моя пересмешка:

***
Я несу эту желто-зеленую хрень,
Голова у меня, знать, того - набекрень...
Хочешь, кину ее аж на Альпы
Голяком, без шиньона и скальпа?
 
Там поднимет головушку звонкий Тироль,
Хочешь, буду тебе, как Мышиный король,
Остальными мотать головами,
Коли фильтр забит словесами.
 
Не спросясь никого, Камасутры вкусив,
Посмотри на меня - или я некрасив?
Ну а сабля, а сабля какая -
Раскрою аж до самого края...
 
Только как же Лолита? Забыл о ней, блин,
Под  Венеции трепет и треньк мандолин...
Гумилев, Пастернак и Земфира?
В левой - уд, ну а в правой - порфира!
 
К Книге мертвых чужим прислоняясь плечом,
Без тебя и врачей стукочу ни о чем,
Эх, далече, видать, до Тибета...
Неужель моя песенка спета?

Если кому-то станет интересно, загляните в СС и сами почитайте стихи Учарова, а в моей гостевой — мои пересмешки на него и на других авторов СС.
Приятно оставаться...