18:42 69. Кто дал им право так орать? |
| Где-то я читал, что из всех звуков на земле самый неприятный для человеческого уха - это крик-плач маленького ребенка. Действительно, если отрешиться от всяких там принципов гуманности, то плач грудного младенца, да и чада постарше, напоминает что-то среднее между пилящей доску пилорамой и сиреной воздушной тревоги. Все мои три дочки до двух лет примерно в таком звуковом режиме и отстаивали свои права. Привыкнуть к этому звуку невозможно - видимо, природа, специально одарила им мелюзгу, дабы взрослые не засыпали, не забывали, бодрились, проявляя чудеса выдержки и самоотверженности, и выполняли свои родительские обязанности по первому крику-визгу. Помню, как с первой дочерью, ей было восемь месяцев, и с первой моей женой я отправился поездом на ее родину - в Белоруссию, под Новогрудок, в деревню Битевичи. Зная, что дочь наша засыпает без плача только при активном укачивании, мы, уложив ее на верхней полке купе, тут же принялись раскачивать вверх-вниз саму эту претяжеленную полку... И не забыть мне взгляд наших соседей по купе - молодой пары, присутствовавшей при этом. Обо всем этом вспомнилось в самолете, который за два часа сорок минут перенес нас, меня и младшую дочь, обратно в Мадрид из города Лас-Пальмас, что на севере острова Гран Канария, который знаменит тем, что небо над ним всегда в облаках и температура воздуха круглогодично не больше 24 по Цельсию, а воды - не больше 22-х. В самолете, само собой, было немало детей, к сожалению, того самого орущего возраста. В отдалении это еще можно вынести, а тут... Тон задал полуторагодовалый малыш у нас за спиной, вдруг выдавший оглушительный крик какой-нибудь обезьяны-вожака. Нет, это был не плач, и не зов - это был вполне положительный жизнеутверждающий крик, сигнализирующий о том, что у малыша хорошее настроение, что он здоров, и что у него лужена глотка. Мы с дочкой переглянулись. И тут началось... Сзади нас оказалось целое семейство, занимавшее все шесть сидений слева и справа от прохода, то есть папа с мамой и четыре их отпрыска, старшему из которых было не более десяти лет. Именно за нашими креслами это подрастающее поколение, идущее на смену нынешнему, и устроило свою на всю длительность полета игру, от которой нам достались крики, постоянное дерганье наших кресел, переходящее в барабанную дробь, выдаваемую на откинутых для еды металлических столиках. - Пап, как будет по-испански какое-нибудь ругательство? - спросила моя пятнадцатилетняя дочь. - Барбарида, - сказал я. - Эсто эс барбарида. - Что это значит? - спросила дочь. - Какая дикость, - сказал я. - Подходит, - сказала она, - я им сейчас скажу. - Нельзя, - сказал я. - Детям нельзя этого говорить. Только родителям. А родителям только я могу сказать. - А что можно сказать? - Можно сказать транкилё или кальма те, - сказал я. - То есть - успокойтесь. Можно выругаться: коньё, - типа, черт подери. Но лучше ничего не говорить. - А что делать? - Терпеть. Через два с половиной часа это кончится... Мы тоже тебя терпели. Целых два года, пока ты наконец не перестала орать. - Я орала? - Еще как. Когда еще в пеленках была... Мы тебя подбрасывали на метр. Только миг невесомости тебя успокаивал. Надо было несколько раз тебя подбросить... - Не буду иметь детей до двадцати девяти лет. - И правильно. Сначала карьеру сделай. Ребенок полностью отнимает у матери лет десять жизни. - А у отца? - Отец должен кормить семью... Когда дети устраивали самодельную турбуленцию нашим креслам, мы, хоть и терпели, но все же недовольно оглядывались. Это не ускользнуло от мамы, и она наконец унесла зычного малыша на свой ряд и заняла его чтением и рисованием, а на освободившееся кресло водрузился папаша, углубленный в чтение газеты. Сумасшедшую возню рядом с собой и даже лазанье по себе он, кажется, не замечал - привык... - Почему они так себя ведут? - спросила дочь. - Их что, не воспитывают? - Не знаю, - сказал я, - Возможно, что нет. Им все позволяют - это, видимо, и есть воспитание. - Потом, не выдержав, я добавил по-испански: - Или просто папа - идиот, мама - идиотка, дети - идиоты... После это мне стало почему-то легче. Но ненадолго. Потому что впереди, через две кресла, принялся орать другой полуторагодовалый ребенок. - Ничего, - сказал я дочери. - После такого плача дети обычно засыпают. Но это был необычный ребенок. Он не заснул ни на минуту. Он орал - и это не был крик самоутверждения, сытости или хорошего настроения. Это был плач по поводу дискомфорта - малышу, видно, не нравилось летать в самолетах испанской авиакомпании Иберия, а выбора у него не было. Вот он и орал. Родители, уже в годах, которых я мысленно несколько раз распял и столько же раз повесил, были совершенно беспомощны перед ним, и все нашего самолетно-пассажирское сообщество так и летело на высоте десять тысяч метров над Атлантикой под этот неумолкающий душераздирающий крик... Но все когда-нибудь кончается - кончился и наш полет, и мальчик как по волшебству замолчал, оказавшись довольно симпатичным лысым существом, таким же лысым, как его пятидесятилетней отец. Поднявшись с кресел и достав с полок свои чемоданы, все окружающие, что сидели поблизости, теперь с полуулыбками смотрели на этого замолчавшего на руках смущенных родителей мальчугана. И было во всех этих взглядах нечто сложное, выстраданное - свет всепрощения, свет кротости и чуть ли не гордости за самих себя, преодолевших искушение ненавистью и эгоцентризмом. Одним словом - катарасис. - По-моему, русские бы так терпеливо себя не вели, - сказала дочь. -По-моему, тоже, - согласился я. |
| Категория: Блог писателя | Просмотров: 1415 | Добавил: jurich |
| Всего комментариев: 2 | 1 2 » |
0
| |
| 1-1 2-2 | |