Не знаю, как и откуда взялись собаки типа чихуахуа или там пекинес, но немецкая овчарка точно повелась от волка. Собак, как я уже сказал, очень любила моя матушка, особенно немецких овчарок, хотя в детстве и была серьезно покусана одной из них. Я себя любителем собак никогда не считал да и не считаю. Просто был к ним лоялен, а вот кошек не любил, особенно в детстве. Не любит кошек и моя младшая дочь и притом без ума от собак, а точнее от немецких овчарок. Любовь ей, видимо, передалась с генами от моей матушки - смерть одной и рождение другой разделяют три года. В Испании, в доме своей дочери, и моей сестры, матушка вечно возилась с собаками. Похоже, она предпочитала общение с ними прочим общениям, особенно когда ты не знаешь чужого языка.
Помню первую нашу собаку - немецкую овчарку - ее действительно звали Пират, мне тогда было пять лет и мы жили в Тильзите, переименованном в город Советск. В восьмидесятых годах я случайно оказался там, поблизости, в Калининграде- Кенигсберге на каком-то форуме и сразу рванул на рейсовом автобусе в Советск - нашел и улицу нашу, и дом, теперь это называется Тургенева 15, и сад, но тогда, в 1947-48-м мы жили в том двухэтажном немецком доме одни, то есть я с двухгодовалой сестричкой, однажды основательно усевшейся на широком крыльце в сад и пообедавшей из миски Пирата, и наши отец и мать, а теперь, то есть в восьмидесятых, в каждой из комнат ютилось по целой отдельной полупьяной семье, и самый сад был поделен на клетушки огородиков под замками, словно это был не сад, а кладбище.
При мне, в моем детстве, в доме были красивые изразцовые печки, которые давали тепло и уют, их снесли, добавив себе по квадратному метру нежилья, и во дворе я нашел несколько осколков тех изразцов, и где-то у меня они до сих пор хранятся. Осколки никому не нужной памяти.
О том времени более или менее подробно написано в моей повести про отца "Отблески", но что-то осталось втуне и, может, я еще допишу. Да, в то свое паломничество я впервые увидел знаменитый Кенигсбергский собор и могилу Канта возле него. Надеюсь, останки философа, труды которого я всерьез пытался читать в юности, не потревожены...
Так вот о волках. Если бы я поступил в университетскую аспирантуру и всерьез бы занялся таким сомнительным делом как литературоведение, я бы однажды обязательно набрел бы на тему "Волк как собирательный образ Зла (Добра) в мировой литературе" или "Трансмутация образа волка в мифологи народов Севера и Юга" или еще на что-нибудь, типа, "Волк, Анима и коллективное бессознательное"... Потому что, если сравнивать, то, пожалуй, среди прочих животных мира именно волк окажется самым культурологически востребованным. Хотя по жизни репутация у него пожалуй посолидней, чем в легендах и сказках. А там он не столько злодей, сколько недотепа, и вечно-то лиса обводит его вокруг пальца, хотя сама из той же породы псовых.
Почему волков со своего раннего детства любит моя младшая дочь, я не знаю. Эта любовь перенеслась даже на оборотней - ну, не любовь, но очень пристальный интерес. То, что у нас в квартире теперь живет прямая наследница волка - это ее заслуга. Лет шесть постоянной ежедневной пилёжки ("вы мне обещали собаку") - и вот она - собака, в коридоре на коврике. Собака - наследница волка - существо во всех отношениях совершенное, можно сказать, идеальное. И в дальнейшем самосовершенствовании в отличие от нас, людей, не нуждается. Это нам бы дорасти до ее достоинств.
Действительно, за сто тысяч дет, уже в качестве собаки, она почти не изменилось. Мы же сами изменились изрядно, не только внешне, но и внутренне. Но вот парадокс - если собаке наверняка приятно думать, что она произошла от волка, то что мне, человеку, думать о своем происхождении? Никто никогда меня не убедит, что мы от обезьяны, сколько ни тряси перед носом черепушками питекантропа или австралопитека. Мне гораздо приятнее было бы думать, что я тоже произошел от волка. Поскольку и становлюсь на него похож все больше и больше...
На песьих или, там, на кошачьих похожи и многие другие, хотя есть среди нас те, кто больше смахивает на лошадей или на баранов, на быков или на свиней, или на тех же грызунов, вроде крыс или таких малюсеньких, с бусинками глаз, мышек...
Лишь однажды я видел настоящего волка, и не в зоопарке, а в настоящем лесу, где-то посередке между Новгородом и Хвойной. Машина, на которой мы ехали, остановилась на лесной дороге, и он стоял там, метрах в десяти, за деревьями, и спокойно смотрел на нас. Без вражды и без страха. А как равный на равных. Таким я его и помню.