Сегодня, в День защитника Отечества, мне хочется выложить отрывок из мемуаров моего отца Куберского Юрия Васильевича (1903-1980), которые я в настоящее время готовлю для публикации.

МОЯ ЖИЗНЬ, как и большей части людей моего поколения, участников Гражданской и Великой Отечественной войн, во многом состояла из событий и происшествий, связанных с боями. С описания одного такого боя я и хочу начать свои воспоминания. Именно в результате этого боя я усвоил две истины, которые в дальнейшем стали руководящими в моей военной службе, а может быть, и вообще в жизни. Где-то в сознании мерцает слабая-преслабая мысль, что кому-то из нынешнего молодого поколения, только начинающего самостоятельную жизнь, оказалось бы полезным знакомство с этим истинами...
Речь идет о наступательном бое, который вел с белополяками 224-й стрелковый полк 25-й Чапаевской дивизии. Перед полком, где я служил начальником пулемета в полковой конно-пулеметной команде, то есть являлся младшим командиром, была поставлена задача – выбить противника из села, расположенного на север от железнодорожной линии, идущей от Киева на Ковель, немного западнее станции Бородянка. Село, название которого я забыл (ведь со дня этого боя, имевшего место в начале июня 1920 г., прошло как-никак 48 лет), находилось от железной дороги на расстоянии примерно полтора километра, причем к самой железной дороге, проложенной на высокой песчаной насыпи, с северной и южной стороны примыкал лес. Таким образом для овладения селом было необходимо, во-первых, скрытно подойти с юга к железнодорожной линии, преодолеть ее, сосредоточиться в небольшом лесу, глубиной не более 100-150 метров, там принять боевой порядок и как с исходного рубежа начать наступление по местности, представлявшей собой равнину.
Как раз напротив села, на железной дороге находилась будка, и около нее - переезд, единственный на участке наступления полка. За будкой и переездом располагался железнодорожный мост, состоявший из одной металлической фермы.
Наступление началось на рассвете погожего летнего дня, какие обычны на Украине в это время года. Пехота без особого труда преодолела высокую насыпь и переметнулась на другую сторону, где вблизи опушки леса рассредоточилась по всему участку наступления в цепь. Когда пехота начала продвигаться к селу, полковая пулеметная команда получила распоряжение переехать через насыпь. Сидя в тачанке, я увидел с переезда, как наши саперы разложили под фермой моста мощнейший костер из деревьев и шпал, чтобы таким образом вывести его из строя. В войне с белополяками у полка взрывчатых веществ, по-видимому, не было. Не было их, скорее всего, и во всей дивизии.
Тачанки с пулеметами, переехав через железную дорогу, быстро рассредоточились вдоль цепи и следовали на небольшом расстоянии позади пехоты. Заняв указанное место, наш расчет в составе моих проверенных боевых товарищей – ездового Миши Писарева, третьего номера Александра Писарева, второго номера Ивана Мироненко и меня, первого номера и начальника пулемета, включился в бой, применяя привычную нам тактику. Пока цепь успешно продвигалась вперед, мы следовали за ней, в арьергарде боевого порядка пехоты. Как только пехота вынуждена была под пулеметным и ружейным огнем противника залечь, мы стремглав выезжали на своей звонкой телеге (такие тогда были характерны для Новоузенского уезда Саратовской губернии) вперед, развертывали ее пулеметом к противнику и своими очередями заставляли его прекратить обстрел нашей пехоты. Под нашим прикрытием пехота, поднявшись с земли, перебежками обходила нас и продвигалась вперед, насколько могла, пока снова под встречным огнем не прижималась к земле.
Так, перебежками, шло наше дружное наступление, и мы, преодолев расстояние около 1,5 км, что называется, на плечах противника без особого труда ворвались в село. Надо сказать, что до того как въехать в село, мы с Иваном Мироненко, работавшим дальномерщиком, то есть номером, указывающим мне цели и расстояние до них, успешно стреляли с одной высотки по польскому обозу, убегавшему из села, что свидетельствовало об отступлении поляков.
Однако то ли потому, что пехота не совсем грамотно действовала в уличном бою, разбившись на мелкие группы, то ли потому, что противник получил серьезное подкрепление, но из только что занятого села нашему полку пришлось отходить. Мой второй номер до отхода сумел раздобыть чудесную лошадь под седлом, надо думать, из-под польского офицера, увеличив конский состав нашего расчета до трех лошадей: две под пулемет и одна как резервная и верховая лошадь для одного из нас, в первую очередь, конечно, для меня.
При отходе тактика применялась по сути дела та же, что и при наступлении: полковая пулеметная команда огнем прижимает противника к земле, наша пехота перебежками отходит. Затем пехота, окопавшись насколько это возможно, не дает противнику продвигаться, а пулеметчики отъезжают на новые позиции. В этом бою, как, кажется, ни в одном другом, весь наш пулеметный расчет чувствовал, насколько мы нужны пехоте, несшей большие потери, и потому последние три четверти пути мы ехали на тачанке, находясь непосредственно в рядах отступающей цепи и подбадривая пехотинцев. Особенно ретиво занимался этим Иван Мироненко, строго наблюдавший за тем, чтобы на поле боя не оставалось ни одного раненого, и фактически подменявший, когда это требовалось, пехотных командиров.
И вот в эти напряженные минуты по цепи передается команда: «Командир полка приказал всем пулеметам полковой команды немедленно оставить позиции и через переезд вернуться за железную дорогу на исходный рубеж".
Привстав на тачанке, я видел, как другие пулеметные расчеты галопом начали выполнять этот категорический приказ. Однако посчитав, что бросить пехоту в таком трудном положении недопустимо, я по совету Ивана Мироненко решил не оставлять пехоту до тех пор, пока она не доберется до леса, и лишь затем поспешить к переезду. Так наш расчет и поступил. После вступления в лесок пехота без особого труда оторвалась от противника и перебралась через высокую железнодорожную насыпь, но когда наш расчет подъехал к переезду, то оказалось, что он уже перекрыт польским бронепоездом, который тут же стал нас обстреливать из всех своих пулеметов и орудий.. Из-за сожженного нашими саперами моста, рухнувшего и покоробившегося к тому времени, бронепоезд не мог продвинуться далеко за переезд, поэтому мы попытались преодолеть железнодорожную насыпь сразу за мостом. Но это нам не удалось - очень уж высока она была.
В этот момент я навсегда и совершенно категорически усвоил правило: беспрекословно выполнять приказ начальника, не внося в него никаких поправок вообще и особенно поспешных.

Еще не придя в себя от огня, которым нас встретил на переезде польский бронепоезд, я принял решение, молчаливо одобренное всем нашим расчетом: «Пулемет выгрузить с телеги и вручную перетащить через железную дорогу за мостом. Пулемет вместе с лентами в коробках выгружают и перетаскивают я, Мироненко и Александр Писарев. Михаил Писарев едет на телеге вдоль железной дороги на восток и при первой возможности, то ли через какой-нибудь переезд, то ли просто по снизившейся насыпи, переезжает через железную дорогу и затем, возвратившись по той стороне обратно, ищет нас с пулеметом в лесу около сгоревшего моста». Выгрузка была произведена мгновенно, и телега молниеносно уехала. Мы же трое взялись за пулемет.
Перетаскивать его через песчаную насыпь было далеко не легким делом. И не только потому, что я был тщедушным городским пареньком, которому еще не исполнилось 17-ти лет, а мои помощники Иван Мироненко и Александр Писарев, хоть и постарше, но тоже были далеко не атлеты, - загвоздка заключалась еще и в том, что мы не могли вынуть пулеметную ленту из приемника пулемета.
Здесь необходимо сделать следующее разъяснение. На Уральском фронте, откуда наша дивизия был переброшена сначала в тыл на отдых, а затем, с началом войны с белополяками, на польский фронт, наш полк, а следовательно и мы, вел бои в основном с кавалерией уральских казаков. Кавалеристских атак наш расчет не боялся и был уверен, что всегда успешно отразит их. Эта уверенность основывалась на безотказной работе нашего «максима», когда он был заряжен одной специально отобранной лентой. При стрельбе этой лентой у нас никогда не было ни одной задержки. Убедившись в этом в неоднократных боях на уральском фронте, мы применяли такой порядок использования ленты: при стрельбе третий номер сидел на тачанке с левой стороны пулемета, где из приемника выходит пустая лента, и заряжал ее патронами. В этой работе ему помогали, по возможности, второй номер и ездовой. Когда лента кончалась, я вставлял ее снова в приемник, и ее дозаряжали с пустого конца. Таким образом зачастую лента во время моей стрельбы набивалась патронами сразу с двух концов. В этом бою с белополяками мы как раз и использовали свою специальную ленту, так как при отходе из села огонь пришлось вести непрерывно...
Итак, выгрузив пулемет, мы увидели, что ленту из него вытащить невозможно, поскольку слева и справа от приемника она была заряжена. Оставлять пулемет без ленты, то есть не готовым к стрельбе, мы считали недопустимым. И поэтому, проклиная себя за свои усовершенствования, тащили его, намотав ленту на тело пулемета и связав поясным ремнем.
Я тащил пулемет за хобот станка, Ваня за левое колесо, Саня за правое. Выбравшись на рельсы, мы сели у пулемета на виду у польского бронепоезда. Подъехать к нам или раздавить нас он не могли – мешал сгоревший мост. Нас же хватило только вытащить пулемет на рельсы, а перевалиться с ним на другую сторону насыпи сил не было.
- Что будем делать, друзья?
- Сейчас отдыхать... Только отдыхать...
И мы легли у пулемета.
Поляки с бронепоезда заметили нас и начали стрелять – сначала из винтовок, затем из пулеметов, и наконец из пушек, но мы, уже отдышавшись, быстро скатились с пулеметом по крутому склону.
Я считал, что задача выполнена – пулемет и одна лента у нас в наличии. Михаил должен подъехать, и мы установим пулемет на телеге, мы живы и даже не ранены. Но Иван, оказавшийся крепче меня с Саней, считал иначе. Он полез обратно на насыпь, взял на той стороне две коробки пулеметных лент и вернулся. Затем мы, вдохновленные, а скорее, пристыженные его примером отправились за оставшимися лентами. К этому времени подъехала телега, и мы, погрузив на нее пулемет и ленты, вскоре догнали обоз нашего полка.
Едучи на телеге, и мысленно возвращаясь ко всем перипетиям только что закончившийся боя, я усвоил тогда категорически и вторую истину: никогда не вноси изменений в уставы, если даже это тебе кажется целесообразным.
Как потом выяснилось, бой, в котором нам пришлось отступать, был все же вполне удачным - мы нанесли противнику такой урон, что дальше насыпи он не решился нас преследовать.
1968