К Рембрандту у меня всегда было особое отношение.
В Эрмитаже лучшей работой считал его «Данаю» - к ней всегда приходил как на праздник. После того как литовский нацмен сжег ее кислотой, я ни разу в тот зал не заглядывал. Не хочу видеть, что с ней стало.
Когда уже в сорок лет я решил стать профессиональным художником и от привычной акварели и пастели перейти к маслу, я начал с копий Рембрандта – с его стариков, с его «Женщины, купающейся в ручье. Жаль, ничего у меня не осталось – все раздарил. Из-за него же я бросил эту затею, в какой-то миг осознав, что такое гений.
«Женщину в ручье» я видел в Лондонской национальной галерее, а перед «Ночным дозором» долго стоял в Лувре. Есть много прекрасных художников, их сотни, а может и тысячи. Но мало у кого найдешь то таинство жизни и человеческой души, каким проникнуты полотна Рембрандта.
Недавно для одного издательства я переводил книгу о художниках и скульпторах. Выйдет – покажу и расскажу. А пока – маленький отрывок…

Рембрандт (Рембрандт Харменс ван Рейн)
(Лейден, 1606 - Амстердам, 1669)
У Рембрандта все абсолютно непонятно – его душа, его характер, его жизнь, его работа и его живописная манера. То, что можно предположить о его сущности, проступает в его картинах и в банальных или трагических неурядицах его несчастливой жизни; его тяга к показной роскоши привела его к банкротству. Его несчастья не вполне объяснимы, и его œuvre (творчество) отражает тревожившие его мысли и противоречивые импульсы, возникавшие в глубине его существа, как свет и тень в его картинах. Но, пожалуй, ничто в истории искусства не производит более глубокого впечатления целостности, чем его картины, хотя они и полны многосложной значимости. Будто его интеллект, этот гениальный, великий, свободный ум, бесстрашный и чуждый сервильности, не покидавший его в самых отрешенных раздумьях и самых возвышенных мечтах, был из того же источника, что и его эмоции. Отсюда и трагический отпечаток на всех его полотнах, независимо от их содержания. В его творениях был какой-то изъян, равно как и совершенство, что можно рассматривать как неизбежное следствие столь бурного существования.
Похоже, что эта исключительная, странная, привлекательная и почти загадочная личность развивалась медленно, по крайней мере - в обретении своего подлинного масштаба. Рембрандт рано обнаружил свой талант и оригинальное видение мира, о чем свидетельствуют офорты, сделанные в годы юности, и его первый автопортрет (около 1630 г. ). В живописи, однако, он не сразу нашел нужный ему стиль, чтобы выразить нечто еще мало понятное ему самому, о чем он должен был заявить, - тот дерзкий, размашистый и личностный стиль, которым мы восхищаемся в шедеврах его зрелости и старости. Несмотря на остроту и утонченность, его манера была признана в свое время грубой, что, безусловно, способствовало отчуждению современников от его работ.
Идет ли речь о первых его шагах в творчестве или о его успехах, главную роль в его концепции живописи играло освещение, и он сделал это основным инструментом своих исследованиях тайн внутренней жизни. Этот метод уже приоткрывал ему поэзию человеческой физиогномики, когда он писал «Философа в раздумье» ( «Философа, размышляющего в своей комнате») или «Святое Семейство,» столь трогательно погруженное в свое целомудренное родство, или, например, «Ангела Рафаила, покидающего семейство Товия». Затем ему потребовалось нечто большее. «Ночной дозор» — это пик его славы. У него было всеобъемлющий интерес к жизни, и он жил, размышлял, мечтал и писал картины, будучи обращенным в самого себя. Он думал о великих венецианцах, заимствуя их сюжеты и превращая таковые в искусство глубоких эмоций, почерпнутых из того, что сокрыто под спудом. К мифологическим и религиозным сюжетам он относился так же, как к своим портретам. Ибо все, что он брал от реальности и даже из произведений других, он мгновенно превращал в субстанцию собственного бытия.