Что-то давненько не писал о Локасе. Вот...

Филологу, автору этимологического словаря Локасу нравятся политические неологизмы, которые выдает наш находчивый на слово языкастый народ. Ну там, всякие путинг, путлер, пуссин, хутин (пуй), путиноид, нашист, гэбня, либераст, едрисня, кремлядь, гундяй, православнутые (на всю голову) и т. д. Потом, пишет он, по этим новым словам, вошедшим в современный политический лексикон, будут изучать этапы нашего большого пути в яму. Но это потом, а сейчас Локас полон гражданской боли и ответственности. Детей у него нет, и он болеет за нашего общего пациента — Россию. Питерский, он даже ездил 12 июня в Москву на Марш миллионов. И жене не сказал. Вернулся мрачный — лично его не били, но соседям досталось, и он свидетель. Только его свидетельство никого не колышет. Поэтому Локас отводит душу в ЖЖ. Там он костит членов кооператива «Озеро», а добравшись, что редко получается, до сайта президента или премьера, пишет им ядовитые письма с ядовитыми вопросами. На эти письма ни президент, ни премьер, разумеется, не отвечают. Молчит и их многочисленная челядь. Как говорится, «много чести»...
Так что рана у Локаса продолжает кровоточить и он продолжает ее расчесывать.
Как так? - пишет он, - почему за оскорбление религиозных чувств теперь наказывают, а за оскорбление чувств гражданских — нет. И с какого такого бодуна нынче верующие стали столь чувствительны к оскорблению. Где они были все семьдесят лет советской власти, которая терзала и насиловала церковь — молчали в платочек? А теперь оскорбились? Не верит им Локас, лукавством считает их оскорбленность, как и тех, кто, скажем, за чисто русский народ, и его воротит от всяких там хоругвеносцев и прочей нечисти.
Это комплекс маленького, униженного и растоптанного человечка, - пишет Локас, - вроде инстинкта выживания подопытной мушки-дрозофилы, которую едва разглядишь невооруженным глазом. С точки зрения генетики и физиологии человек мало чем отличается от нее, правда, похмелье у него наступает раньше, тогда как дрозофиле нужно два дня, чтобы очухаться от спиртного. Главное же отличие человека от мушки в том, что он сам придумывает себе свою оскорбленность. У маленького человека две спасительных щелки, - пишет Локас, - где, спрятав свое ничтожество, он раздувает жабры — это вера и национальность. Сказано же, что национализм — последнее прибежище подлеца.
Почему, - вопрошает Локас, - власть имущим позволительно оскорблять его, Локаса, гражданские чувства? Разве не оскорбительны гражданину России эти чуровы выборы, эти дворцы главного и его свиты, эти часы и яхты, эти гундящие от нанопыли патриархи с исчезающими брегетами, эти попы и менты, что, напившись вдрабадан, попадают в ДТП, подчас со смертельным исходом для окружающих, разве не оскорбителен зАмок вице-премьера Шувалова и весь их семейный подряд, по которому его супруга получает каждый день по миллиону, или, скажем, официальный отчет о доходах того же господина Чемезова, возглавляющего ныне провальную как черная дыра госкорпорацию, где он ежемесячно имеет где-то шестьсот с лишком тысяч рублей, а вдобавок через жену и детей - без счета всякой движимости и недвижимости... А ведь таких там, наверху, тьма...
Разве не оскорбительна маниловщина, которую еще недавно «отливал в граните» бывший президент, разве не схватится за голову от изумления честный гражданин России от суммы в 23 триллиона рублей, которую закладывает президент нынешний на войну неизвестно с кем... При том, что количество брошенных живыми родителями детей приближается в России к миллиону, а на пенсию пенсионера можно, во всем себе отказывая, продержаться разве что неделю...
А процесс над тремя мужественными девчонками, продемонстрировавший всему миру, что в России нет суда, а есть только инструмент расправы с неугодными...
Да, гражданское чувство Локаса, как он сам изволит считать, попрано и оскорблено. Но не меньше оскорблено и его эстетическое чувство — этими чудовищными передачами того же Первого канала или НТВ, этими рожами прихлебателей, холуев и лжецов, столпившихся у трона, имя которым — тьма тараканья...
Вот так несладко живется сегодня живой гражданской совести Локаса.

P.S. Разумеется, все, что он пишет и говорит, - это всего лишь его оценочное суждение, с которым мы или вы вправе не соглашаться.

Как я себя ругал! Последними словами.
Выйдя с дачной грунтовки на шоссе на Кировск, город, о котором, несмотря на его соседство со Шлиссельбургом, мало кто из питерцев знает, я прозевал свой автобус.
Сначала по пути к остановке я все оглядывался, чтобы вовремя его заметить и проголосовать, но надо же — не оглянулся, когда требовалось, и он промчался мимо, мой номер, имеющий конечным пунктом станцию метро "Улица Дыбенко", - промчался, даже не притормозив на остановке, потому что там никого не было. А то, что на ней спустя три минуты появился запыхающийся, с рюкзаком на спине, я, уже ничего не могло изменить...
Когда следующий? через час? Автобусы тут редки. Расписание, вложенное в прозрачный файлик, приклеенный липкой лентой к столбу, исчезло. Файлик остался, а расписание тю-тю. Какая-то сволочь просто вынула его для своей надобности, не потрудившись переписать. Я бы так не сделал, хотя никогда не был альтруистом. Но есть же неписанные правила.
Я стоял и ругал себя. Наверное, минут десять. Мимо меня по шоссе из Мги и из более дальних мест неслись машины, солидные иномарки. Я пробовал голосовать, но где там - солидные люди в солидных машинах и зарабатывают солидно. Когда мы едем в своей машине, то тоже ноль внимания к голосующим. Но теперь я был один и без машины и неизвестно, когда будет следующий автобус. Если вообще будет.
Вечерело... Из леска на той стороне тянуло сыростью.
И тут на той стороне шоссейки медленно останавливается дряхлая «волга» и дряхлый мужик спрашивает, вытянув шею в мою сторону:
- Вам куда?
- Мне в Кировск, - говорю я, понимая, что до Питера на такой развалюхе не доехать.
- Сколько? - спрашивает он.
- Сто, - называю нижний предел, допуская торг.
- Садитесь, - кивает он.
Я спешу к «волге», попутно отмечая помятый багажник, подвязанный канатом, пытаюсь открыть заднюю дверцу, чтобы бросить рюкзак, но это не удается, и я сажусь рядом с водителем, положив рюкзак на колени. Заднее сидение завалено каким-то хламом.
Мы медленно развернулись и поехали. Я привычно взялся за ремень безопасности, но не смог пристегнуться.
- Иногда он не срабатывает, - сказал водитель. - Ничего мы поедем небыстро.
Продолговатая голова с остатками волос, нос-клюв, очки на носу. Лицо недовольное, по виду - брюзга. Но мне-то что. Сто так сто. На нашем «форде» мы едем до Кировска за 15 минут. Если бы он попросил двести — я бы не сел. На упущенном мною автобусе все удовольствие от дома до дома стоит 95 рублей. Полтора часа езды. А тут только до Кировска... Да и то разве сравнить фирменный, с откидными спинками, подсветкой и обдувкой автобус туристского класса с этой колымагой на веревочке.
- А что с багажником? - спросил я участливо.
- Да один гад въехал, - нехотя отозвался водитель. - Заснул за рулем. Можно сказать, я ему жизнь спас. А если б он в дерево или в столб какой… А так только помял меня. Теперь по суду он мне должен деньги вернуть на ремонт. Только долгое это дело — суд. А мне ездить надо. Сорок лет за рулем, ни одной аварии. А тут этот...
- Да, - сказал я . - Головная боль. А давно на этой машине?
- Лет пятнадцать. Еще с братом покупали. Брат умер...
- Новую покупали?
- Новую, само собой новую.
- Пятнадцать лет — и на ходу. Это солидно, - сказал я.
- Ерунда. Вон люди по сорок лет на «копейке» ездят.
- «Волга» престижней, - сказал я. - Начальство, помните, в советские времена только на «волгах» ездило. И такси на «волге». Большая. Вон сколько места.
- Места много, - неохотно согласился водитель, а толку что. Картошку возить...
- «Волгу» даже в Германии покупали, - сказал я. - Мощная машина. Ее там называли «трактор во фраке».
- Такого не слыхал, - сказал водитель.
Несколько минут проехали молча, потом он спросил:
- А вы тут по делу или просто?
- У нас тут дача, - сказал я, — недавно купили. Мест пока не знаю. И расписания автобуса нет. Вот опоздал.
- Ничего, в Кировске есть автобусы на Питер. До автовокзала довезу.
- Спасибо!
- А я заодно бензином подзаправлюсь.
- Сто рублей это литра четыре?
- Уже посчитали... - усмехнулся водитель. - На самом деле больше. — Я семьдесят шестым заправляюсь. И видите, как еду — разгоняюсь, а потом убираю сцепление. Машина сама катит. Так экономнее.
- Здорово! — сказал я.
- Ничего здорового! - ответил водитель. - Голь на выдумки хитра.
- Ну, не голь, если есть машина, - сказал я.
- Разве это машина...
- Говорят, Автоваз выпускает новую модель Лады – Ларгус, - сказал я. - Семиместная.
- Не слышал, - сказал водитель.
- И стоит что-то там в пределах трехсот-четырехсот тысяч...
Водитель промолчал, и я понял, что это для него заоблачная цена, и мой разговор на эту тему неуместен.
В кабине довольно сильно пахло бензином или еще какой-то выхлопной дрянью и я показал, что хочу опустить стекло:
- Не против?
- Пожалуйста, - оскорбленно пожал плечами хозяин «волги». С его стороны стекло тоже было опущено.
Вдруг он резко затормозил:
- О-па! Приехали. Похоже, это надолго.
Перед нами мигали задними огнями несколько замерших иномарок.
- Что там? – спросил я.
- Дерево на дорогу упало.
- Может, объедем справа?
- Как это? Там дерево лежит. Будем ждать, пока распилят.
- Кто?
- Дорожные рабочие.
- Да, я, кажется, видел, что-то падало.
- Кажется… - передразнил меня водитель. - Если видели, зачем спрашиваете?
- Значит, плохо видел, - сказал я. - У вас зрение лучше...
- В очках, - криво усмехнулся он.
- Я подумал, что это от ветра упало, - сказал я.
- При чем тут ветер… Обочину расчищают от деревьев и кустов. Теперь придется ждать, пока распилят на куски и унесут. Здоровое дерево.
Да, он видел явно лучше, чем я.
Минут через десять мы все же поехали. В такси за это время нащелкало бы немало, но мы ведь договорились: сто. Ехали медленно и все нас обгоняли. Ладно - лишь бы мы не развалились… Но вот и знакомые трубы ТЭЦ, построенной здесь еще в тридцатые годы, а вот и стекляшка автобусной станции.
Вечер. Огни светофоров, оживленный перекресток...
- Спасибо, - сказал я, доставая из кошелька сто рублей.
Водитель молча взял их и порулил к заправке.
Мы с ним были примерно одного возраста и мне показалось, что он нас сравнивал, как сравнивают себя юные женщины и старики... Только одни красотой и нарядами, а другие - прожитым...