Я могу понять тех, кто подписал это тянущееся еще с советских времен «одобрямс». Одни подписались совершенно добровольно, по убеждению, другие — поморщившись, третьи — испугавшись, пусть даже не за себя, а за творческие коллективы, которые они возглавляют. Многие из подписантов одной ногой еще во временах Советского Союза, когда единодушие было идеологической метой «советского человека», о сформировании которого было официально объявлено с трибуны очередного съезда КПСС устами ее генерального секретаря Л. И. Брежнева.

А что до Крыма – он ведь действительно был нашим до 1954 года... Помню свое удивление, когда я впервые летом 1965 года оказался в Крыму: все надписи на официальных учреждениях — по-украински. Только так я узнал, двадцатитрехлетний студент Лен. Гос. Университета им. Жданова, отслуживший срочную (тогда 3-летнюю) службу в Советской армии, что Крым принадлежит Украине. Кроме этих надписей, больше ничего и никогда, а в Крыму я бывал еще много раз, не напоминало про Украину и украинский язык.

Я тоже когда-то «возглавлял» творческий коллектив. Было это в середине восьмидесятых, на киностудии «Леннаучфильм», где я был главным редактором. Должность номенклатурная, утверждаемая приказом Госкино.
Что такое научно-популярная кинопродукция, хорошо известно, особенно если смотреть такие каналы как «Дискавери». Это и про Землю, и про страны и народы на ней, и про научные открытия, и про историю, и про животный мир… Работа была интересная — киногруппы разъезжали не только по нашим необъятным просторам, но бывали и за рубежом — снимали, например, знаменитое восхождение на Эверест наших альпинистов... Было там у нас и учебное кино — всякие кинопособия: от уроков режиссуры Георгия Товстоногова до правил противопожарной безопасности.

Вот из-за учебного кино и разгорелся весь сыр-бор. Примерно спустя полгода после того как я сел в кресло главного редактора, ко мне пришли мои редакторы, считавшие, что надо обновить политику студии, и популярно объяснили, что я должен что-то сделать с учебным кино, иначе меня съедят. Смысл был в том, что где-то около тридцати названий будущих учебных фильмов, наряду с прочими, спускаемыми нам из Госкино, попадали в руки моей заместительницы, весьма пассионарной дамы с прочно налаженными московскими связями, а затем большая часть этих заказов возвращалась авторам, прикормленным Госкино. Это было давно налаженное дело — они нам, а мы им. Откат? Коррупция? Корпоративный сговор? Деньги там крутились немаленькие. Например, за двухчастевку по истории русского балета автор сценария получал полторы тысячи рублей. Для сравнения - в те же времена оклад инженера на производстве был 150 рублей. Иногда такой московский «сценарий» представлял собой лишь одну машинописную страничку… Вот и пыхти, придумывай, выкручивайся…

Мне предложили с этим покончить, но не сразу, а когда я «войду в силу». Пока я в нее входил, дела в нашей студии действительно пошли в гору, и на Всесоюзном весеннем кинофестивале 1984 года в Киеве мы получили кучу призов. Потом был кинофестиваль в Алма-Ате и снова призы, призы… я едва успевал выскакивать на сцену.

Помню, как в Госкино дама по фамилии Икрамова, курирующая нашу студию, говорила мне о наших успехах, о том, как мы сильно рванули вперед, став наравне с головной студией – Центрнаучфильмом… Помню, я даже выдвинул новую фишку – что научно-популярное кино должно апеллировать не только к разуму зрителя, но и к его чувствам, для чего нужны новые художественные приемы. Особенно это нравилось нашей режиссерской молодежи.

После всех этих призов я решил, что настало время разобраться с учебным кино и на очередной летучке объявил, что в порядке эксперимента мы ликвидируем этот отдел и заказы раздаем для исполнения всем редакторам – это-де увеличит приток свежих сил, авторов и идей… Разумеется, я предварительно заручился согласием директора студии. Моя заместительница на той памятной летучке тоже не возражала против «эксперимента», но лицо у нее было растерянное. Как-никак маленькая революция…

Ну а дальше, не сразу, но через несколько месяцев начались проблемы... Все больше фильмов стали получать низкие категории в Госкино, все чаще мне приходилось ездить в Москву на сдачу-приемку нашей продукции и выслушивать кучи претензий. При моем появлении чиновники Госкино делали недовольные лица, и вскоре я услышал, что непонятно кто стал главным редактором на ленинградской студии, и что кадровый вопрос так и не решен... Затем из Госкино грянула проверка. Та же самая дама по фамилии Икрамова (надеюсь, у нее все хорошо и жизнь удалась), приехала проверять работу нашей редакции, для чего именно в моем кабинете для ее был демонстративно поставлен стол.
Уже не знаю, что там надо было проверять, ибо все финансовая часть - платежи и расходы – шла через дирекцию, но тем не менее – стол передо мной стоял, за ним сидела дама и с грозным видом копалась в бумажках.

И тогда я подумал: На фига козе баян? Не пора ли мне отчаливать? Бодаться с дубом? Себе дороже. Как-нибудь проживу и на вольных хлебах, на всяких там статейках, рецензиях и литобработках. Собственное литературное творчество я не брал в расчет – оно не кормило. И я ушел, потеряв неплохой ежемесячный заработок, но обретя свободу. С тех пор прошло тридцать лет, я много где еще работал, чтобы содержать свою семью и себя, но больше никогда – в госучреждениях.
Так что тем, кто сегодня зависит от позиции и решений Минкульта, я не завидую. Скорее –сочувствую.

Моя позиция насчет Крыма, если бы мне позвонили? Я бы такую бумажку не подписал, но послал бы в тот же Минкульт другую бумажку, в которой написал бы: считаю, что наши политики и послы, и газпромы, и всякие прочие спецслужбы в отношении братской Украины сработали в минус. Нет чтобы объединяться, они идут на разрыв. Прошляпили! За что только деньги получают? И еще я написал бы, что в будущем и Украина, и Россия, и Белоруссия непременно будут вместе. И закончил бы цитатой: «Жаль только - жить в эту пору прекрасную Уж не придется - ни мне, ни тебе».

( я на Эхе Москвы)