В переходе со станции метро “Гостиный двор” — на станцию метро «Невский проспект» всегда кто-нибудь играет: гитаристы, флейтисты, скрипачи… Явно студенты… Бывают и кларнетисты. Всем, кроме последних, я что-то достаю из своего кошелька. Почему не кларнетистам — не знаю, хотя они часто исполняют то же, что когда-то и я. Больше полувека прошло, а мелодии те же.
А еще холодноватые переливы кларнета напоминают мне звонкий вестибюль музыкальной школы (где на верхней лестничной площадке я иногда репетировал), она же училище при консерватории им. Римского Корсакова, в Матвеевом переулке, неподалеку от новой сцены Мариинки. Я там учился с 12 до 18 лет. В восемнадцать я ушел со второго курса училища и стал готовиться к экзаменам на университетский филфак. Ушел, потому что окончательно разочаровался в себе как музыканте и очаровался литературой, которой и решил заняться. Тем более - голос был, когда я бросил музыку и в растерянности вопрошал: что дальше? «Писателем будешь», - сказал голос. Это был единственный раз, когда со мной поговорили оттуда…
Еще я только раз слышал подобный голос, но он прозвучал во мне самом - это когда я, отвергнутый любимой женщиной, пытался из окна лестничной площадки на пятом этаже сталинского дома (дело было в Москве) перелезть к любимой на балкон — до балкона было метра два правее и метра полтора выше. Но мне, пьяному, казалось, что я смогу. И тогда голос во мне сказал — еще шаг и тебя больше не будет. И я послушался, и потому остался жив
О кларнете мне пришлось вспомнить в армии, где я оказался вместо университета — дело было летом, белая ночь на Крайнем Севере, и я перестал спать, бродя по близлежащим сопкам в свободные от дежурства на командном пункте ПВО часы. Мне казалось, что таким образом я сохраняю собственное «я». Кончилось тем, что однажды я не дошел до КП - мир передо мной вдруг резко накренился, и я очнулся в больничной палате. Потом меня водили к психиатру и я утверждал, что за лобной костью у меня металлическая пластина, мешающая воспринимать реальность. Да, память слегка треснула, но все остальное, вроде, восстановилось, и я не комиссовался, как несколько моих товарищей, а честно дотянул лямку до дембиля, отдав «защите Отечества» три года жизни.
Впрочем, тут мне кларнет и пригодился. В минуту слабости я признался, что вообще-то музыкант, меня взяли в духовой оркестр бригады, и больше я не ходил на командный пункт. А когда оркестр разогнали за очередную пьянку (его еще не раз буду разгонять и собирать только для строевой подготовки, парадов и похорон), я признался, что вообще-то владею кистью и красками и в результате стал художником бригады с собственной мастерской (до сих пор она мне снится в разных вариантах).
Наверное, тогда я был одним из самых свободных солдатиков и бегал по ночам на Маячную сопку в общежитие к девушкам (дело было уже не на полуострове Рыбачьем, и не в Полярном, а ближе — во вполне цивильном Североморске).
Подробнее об этом можно прочесть в моей повести «Дирижер» (она на моем сайте в открытом доступе), где я, дав волю фантазии, стал-таки тем, кем в жизни не пришлось.
Как оркестрант я, разумеется, играл в симфоническом и духовом оркестрах школы и училища. До сих пор мне снится страх не вступить вовремя, не прочесть ноты, не справиться с технически трудным местом…
Жалею ли я, что шесть лет угробил на обучение музыки. И да, и нет. Знай я, что ничего путного не получится, предпочел бы с двенадцати, а не с сорока лет теннисный корт или хотя бы художественную школу – две последние страсти до сих пор со мной. А музыка – да, отдалилась, хотя я с удовольствием ее включаю, то есть классику.
А еще мне жалко наших тогдашних соседей по двухкомнатной коммуналке – ведь им приходилось слушать, как я гоняю по вечерам гаммы и упражнения на общей кухне… Ни слова упрека, ни гримаски недовольства, хотя они вовсе не были меломанами, а кларнет инструмент громкий…
Да, и еще одна мысль, когда я прохожу мимо играющего кларнетиста. Что если уж совсем припрет – я тоже встану там, положу перед собой футляр для мелочи и заиграю что-нибудь. Скажем, из репертуара «битлз».