Два события недели, которая подходит к концу. Вернее, два имени-события, которые отныне я буду знать. Это Сергей Бакин, художник, и Елена Ваенга, певица и автор своих песен.
Картины, а точнее наброски, эскизы Бакина я увидел в Союзе художников на Большой Морской, на только что открывшейся выставке, по ошибке заглянув до этого в Манеж, где тоже открылась большая выставка городских художников и скульпторов, повергшая меня в мрачные размышления о том, что изобразительное искусство умерло, если не фактически, то эмпирически. Потому что... Да что говорить. Сходите сами... Уныние, растерянность. Неверие ни во что... Но вот рядом, в ЛОСХе, выставка четырех художников под названием «Закулисье» и он, Сергей Бакин, один из четырех могикан настоящего. Сухой, поджарый, немолодой и не старый, с коричневым чеканным лицом мумии и огненными черными глазами. Слегка шамкающий, скорее по причине отсутствия некоторых зубов, неухоженный, неприкаянный, как подросток в этом жестоко повзрослевшем мире, где художнику остался разве что закуток, куда сметено за ненадобностью подлинное искусство.
Сотня его работ, маленьких и побольше, как вздох затаенного восторга с территории выверенной пластики — из Вагановки, из-за тяжелых кулис наших прославленных балетных трупп, из репетиторских, с их зеркалами и поручнями, на которые опираются, разминаясь, растягиваясь, танцовщицы, выученицы классической школы русского балета. И больше мне сказать нечего. Похоже на Дега? Отчасти. Но это очень грубое сравнение. Что ловит кисть художника? Что подмечает, подчеркивает пастельный мелок? Ускользающую красоту движения. Одухотворенность женского. И не столько в самом танце, сколько в предуготовлении к нему или в позе отрешения после уже свершенного чуда.

На Ваенгу мне невольно указал мой старый знакомый Саша Житинский, писатель, в ЖЖ которого я часто с интересом заглядываю. Его заметка о Елене Ваенга вызвала там тьму разноречивых откликов — что-то числом около двухсот. Откликнусь и я, только здесь, у себя. Фамилия это, а точнее псевдоним мурманчанки, запала в мою периферийную память еще несколько лет назад. Ваенга, Ваенга... Ну как же — железнодорожная станция между Мурманском и Североморском. Однажды в тридцатиградусный мороз туда пригнали четыре платформы с углем и послали музыкальный взвод, в котором я служил (больше было некого), на разгрузку. Потом я даже написал стихи про то ночное испытание: «Четыре платформы, четыре скалы, удары кирки неумелы и злы, мороз минус тридцать и ветер горазд, но долго сержант передышки не даст». Финал того стихотворения такой: «Запомни той музыки крупную дрожь, ты с первого раза ее не поймешь. Запомни тот чистый пронзительный свист - играет, играет, играет флейтист».
А еще с Ваенги я когда-то отправился в теплушке товарняка в незабываемую командировку в Ленинград. Нас было четверо, с карабинами — сопровождали мы какую-то радиорелейную станцию, перевозимую из Североморска в родственную воинскую часть на станцию Томицы под Ленинградом. Об этом можно прочесть в моей повести «Давай начнем сначала».
Понятно, афиша, Елена Ваенга, концерт в БКЗ... еще года два назад... И вот читаю у Житинского, что нравится она ему. Захожу по ссылке в You tube, кликаю на видео с надписью. Е. Ваенга. Тайга...
Очень памятливый облик — русской женщины, может, даже русской бабы, в городском варианте. Широкие плечи, сильные бедра, тонкие щиколотки — похожа на породистую лошадь. Все платья сидят на ней мешком. Лицо — внимательные серо-зеленые глаза, твердые волевые губы, высокая, как у древних римлян и нашей императрицы Екатерины II, переносица, образ воительницы, уже хлебнувшей лиха в этой жизни, ни малейшего намека на женское кокетство, на желание понравиться. Дескать, принимайте, какая есть, мне-де не до вас. А до чего же ей? А ей до песни, до музыки. Когда зазвучал ее голос, у меня мурашки побежали по спине. Что-то очень национальное, корневое — удаль, раздолье, нежность, бесшабашность, безбашенность, с легким цыганским акцентом. Пока пела, почесала ногой об ногу... Кто еще может такое себе позволить? А еще руки, кисти рук. Красивые, ухоженные... Но не в этом дело — активные, легкие, гибкие пальцы, как бы рисующие в воздухе каждую мелодическую фразу. Поначалу я даже подумал, что это пластика для глухонемых, тех, кто не может, но хочет ее услышать... Дивные кисти рук — говорящие, гипнотизирующие. А голос, голос... Отчего так рвет душу?
Да, была Пугачева, в свои лучшие времена, еще до попсы. Теперь можно смело сказать — есть Елена Ваенга.
Не скажу, что ее песни насквозь пробивают — ну, может, две-три, все они как сестры-близняшки, да еще с сильным наклонением в шансон, то есть в довольно простую мелодическую структуру.
Но еще не вечер, господа. Елена только приближается к пику славы и народной любви. Не думаю, что слава и любовь ей повредят — она сильная и абсолютно самодостаточная. Браво, Елена!