Сегодня из старого чемодана, хранящего на себе следы пожара, который я однажды, еще в невинном возрасте, утворил и который сам же и погасил до прихода родителей, я извлек на свет божий одну за другой 13 общих тетрадей, на 96 страниц каждая. В них мои записи 61-68 годов. Дневниками их не назовешь, хотя иногда там можно найти кое-какие события той поры моей жизни. Скорее, это всякого рода заметки, зарисовки, наблюдения, размышления и даже рассказы. Короче, то, что спустя несколько лет продолжится прозой...
С тех пор я больше не вел записей и вернулся к чему-то подобному уже с появлением Интернета в своей гостевой книге в журнале Сетевая Словесность. Многое из этих виртуальных текстов перекочевало потом в мои последние книги.
А что делать со старыми общими тетрадями, я пока не решил. Выбросить, вроде, жалко. Все-таки по ним видно, что я читал, над чем думал, как набирался житейского и литературного опыта, набивал руку, искал свой стиль. Ладно, кое-что попробую публиковать здесь, то есть в новом разделе под названием "Из старого чемодана".

ДВА ОТРЫВКА ИЗ ВОЕННЫХ МЕМУАРОВ ОТЦА

19 ноября 1942 года, день начала исторической Сталинградской битвы, для меня начался с того, что в лесу на нашем берегу реки, скованной недавно льдом, как раз напротив станицы Мало-Клетской я надел вместо кожаных хромовых сапог валенки. Эти валенки привезли мне мои коллеги по опергруппе по приказанию заботливого командира бригады. Снабженцы бригады оказались менее заботливыми. Воспользовавшись тем, что валенки выдавались не мне лично, они отобрали что-то непотребное и не имеющее права называться валенками. По сути это были просторные толстые чулки из недоброкачественной непроваленной шерсти.
Ругая снабженцев самыми ядовитыми словами, я все же был вынужден надеть обновку, так как ноги в сапогах буквально отмерзали. В лесу я встретился с командирами рот батальона нашей бригады, обеспечивающего наступление на Мало-Клетскую, и узнал, что ночью в минных полях противника на крутых склонах занятого им берега были сделаны проходы. Минные поля эти по докладам командиров рот состояли из металлических противопехотных прыгающих мин осколочного действия(S-mi-35).
— Мины вмерзли в землю, - сказал я. — Как же минеры вывинчивают усики взрывателя? По-моему, это невозможно.
— Проще пареной репы! — с улыбкой доложили мне командиры рот. — Минеры находят мину миноискателем, мочатся на ее взрыватель с тремя усиками, а уж затем вывинчивают.
Посмеявшись вместе с командирами, я внутренне восторгался находчивостью наших минеров. Воистину испокон веков русскому солдату была присуща исключительная изобретательность!
— Ну и какой вывод из найденного способа разминирования вы сделали? — спросил я.
— Никакого… какой тут может быть вывод?
— А такой, что перед атакой минерам нужно как можно больше выпить воды. Практикуйте также привлечение пехотинцев к разминированию немецких мин вашим способом, — добавил я.
Во время исключительно мощной и продолжительной артподготовки я вместе с минерами продвинулся по лесу к самой реке. Вдруг мы увидел, что какая-то повозка пехотной части заехала на наше противопехотное минное поле, установленное на просеке.
— Подожди, друг! Мы сейчас разминируем! – закричали минеры.
— Некогда мне ждать! – крикнул ездовой. — Таких мин я не боюсь! — и с этими словами он поехал прямо по минному полю. Несколько мин, скорее всего 75-граммовые, типа ПМДЦ, взорвались под колесами повозки и под ногами лошадей, не причинив ни ему, ни им заметного вреда. «Таких солдат победить невозможно» — подумал я, глядя вслед ездовому.
Артподготовка выгнала из Мало-Клетской румын. Пехота, поднявшаяся в атаку, а вместе с ней минёры, заняли окопы на вершине крутого берега реки без всякого сопротивления со стороны противника. Оставляя минеров для разминирования склона, я шел вдоль окопов. Вдруг я почувствовал, что наступил правой ногой на что-то твердое и острое. Мина! Застыв на месте и ожидая с секунды на секунду взрыва, я ощущал все три усика взрывателя, проткнувшие подошву моего горе-валенка и упершиеся в мою обернутую портянкой ступню. Да, это была мина S-mi-35. Она не взрывалась. Не дыша, я вынул ногу из валенка и с еще большей осторожностью снял сам валенок со злополучных усиков, торчавших из земли. Затем, осторожно стряхнув с них снег, я воспользоваться способом, открытым накануне нашими минерами, после чего вывернул взрыватель из мины и извлек из земли и саму мину. Окончив эту работу я пошел осматривать покинутые румынами окопы, шепча при этом самые теплые слова благодарности в адрес снабженцев бригады.
В определенных условиях плохое может оказаться хорошим, такова диалектика, – философствовал я.

***
Однажды минёры батальона Гасенко, делая проход в минном поле перед передним краем под Калинковичами, натолкнулись на совершенно необычные мины и, не зная, как поступать с ними, обратились ко мне. Осмотрев одну из этих мин, я сделал заключение, что их следует без каких-либо манипуляций снимать с проходов и складывать в стороне для последующего подрыва. Однако вопрос, что же на самом деле она собой представляет, оставался для меня открытым. Я попросил одну такую мину привезти в штаб батальона для меня. По окончании боя я, заехав в штаб, взял мину с собой, и она у меня хранилась в землянке в лесу около Речицы.
Мина имела вид алюминиевого цилиндра диаметром примерно 15 сантиметров. Одна сторона цилиндра была конусообразной, причем вершина конуса была обращёна ко дну цилиндра, то есть внутрь. Дно цилиндра представляло собою крышку на резьбе, навинчивающуюся на корпус. Форма мины указывала на её кумулятивное действие, при котором взрыв направлен в сторону основания конуса. Удивляло, что в найденной мине не было снаружи никакого взрывателя.
Как только выдалась свободная минута и я был в землянке один, я решил заняться миной. Землянка была разделена бревенчатой стенкой на две комнаты. В одной имелась койка для меня и столик, во второй - койка для ординарца. Для начала надо было снять крышку с мины и затем рассмотреть её устройство. Первое, что я подумал, это свинтить крышку с мины, держа её в руках под столиком, но мысль о том, что если мина взорвётся, то вырвет мне живот, заставила меня отказаться от этого варианта. Я решил действовать следующим образом. Встав у края перегородки, я раздвинул бревна, просунул левую руку в образовавшуюся щель, затем передал мину правой рукой в левую и правой же рукой с той стороны начал свинчивать крышку. Сделав целый поворот, я заглянул за перегородку, чтобы посмотреть, как идёт свинчивание, и в этот момент мина взорвалась. В первое мгновение вспышка и грохот ослепили и оглушили меня, но затем я осознал, что, кажется, жив. Только благодаря тому, что мина была кумулятивного действия и взрыв был направлен в пол землянки, я отделался сравнительно легко. Один небольшой осколок попал мне точно в переносицу, другой - в подбородок, третий повредил среднюю фалангу мизинца правой руки, еще несколько мелких осколков впились в пальцы левой руки. Еще менее значительные ранения получила и девушка из штабы бригады, в этот момент заглянувшая в землянку - несколько крошечных осколков попали ей в нижнюю часть живота.
Поскольку от взрыва несколько пострадали и мои глаза, я сам не мог пойти в медчасть штаба, туда меня привели. Там меня уже ждал Виктор Кондратьевич Харченко. Я попросил у него стакан водки, и сразу выпил, пока меня перевязывали. Часом позже в санчасти бригады, размещавшиеся в каком-то селе, мне сделали операцию, то есть удалили раздробленную среднюю фалангу правого мизинца и отправили в Речицу на излечение.

Военный госпиталь в Речице размещал своих больных по частным квартирам, и я оказался в небольшом доме, где жил сапожник с женой. В домике было две комнаты, одну из которых, что побольше, мне отвели хозяева. В другой была их спальня. Кухня, кроме своего прямого назначения, использовалась и как сапожная мастерская. Гостеприимная хозяйка организовала мне очень удобную постель. Только улёгшись в эту постель и укрывшись одеялом, я по-настоящему пережил произошедшее со мною в этот день. По присущей мне особенности я только теперь, через несколько часов после случившегося, испытал настоящий испуг, даже страх до озноба. Чтобы в руках разорвалась мина, и я так легко отделался - в этом было что-то невероятное. Чудо да и только.
В госпитале и по выходе из него я пытался выяснить, что же это была за мина, и пришёл к выводу, что скорее всего мне попалась боеголовка от авиабомбы или что-то в этом роде. Как видно, из-за нехватки мин немцы устанавливали эти боеголовки в качестве средства для подрыва танков. В дальнейшем я неоднократно задавался вопросом, что за устройство ворвалось у меня в руках, едва не сделав беспомощным калекой или, того больше, не отправив на тот свет... Но никто по моим описаниям не смог мне вразумительно объяснить, что это было. Найти же эту "мину". чтобы ещё раз попытаться ее разобрать, мне так и не удалось.

Сегодня, в День защитника Отечества, мне хочется выложить отрывок из мемуаров моего отца Куберского Юрия Васильевича (1903-1980), которые я в настоящее время готовлю для публикации.

МОЯ ЖИЗНЬ, как и большей части людей моего поколения, участников Гражданской и Великой Отечественной войн, во многом состояла из событий и происшествий, связанных с боями. С описания одного такого боя я и хочу начать свои воспоминания. Именно в результате этого боя я усвоил две истины, которые в дальнейшем стали руководящими в моей военной службе, а может быть, и вообще в жизни. Где-то в сознании мерцает слабая-преслабая мысль, что кому-то из нынешнего молодого поколения, только начинающего самостоятельную жизнь, оказалось бы полезным знакомство с этим истинами...
Речь идет о наступательном бое, который вел с белополяками 224-й стрелковый полк 25-й Чапаевской дивизии. Перед полком, где я служил начальником пулемета в полковой конно-пулеметной команде, то есть являлся младшим командиром, была поставлена задача – выбить противника из села, расположенного на север от железнодорожной линии, идущей от Киева на Ковель, немного западнее станции Бородянка. Село, название которого я забыл (ведь со дня этого боя, имевшего место в начале июня 1920 г., прошло как-никак 48 лет), находилось от железной дороги на расстоянии примерно полтора километра, причем к самой железной дороге, проложенной на высокой песчаной насыпи, с северной и южной стороны примыкал лес. Таким образом для овладения селом было необходимо, во-первых, скрытно подойти с юга к железнодорожной линии, преодолеть ее, сосредоточиться в небольшом лесу, глубиной не более 100-150 метров, там принять боевой порядок и как с исходного рубежа начать наступление по местности, представлявшей собой равнину.
Как раз напротив села, на железной дороге находилась будка, и около нее - переезд, единственный на участке наступления полка. За будкой и переездом располагался железнодорожный мост, состоявший из одной металлической фермы.
Наступление началось на рассвете погожего летнего дня, какие обычны на Украине в это время года. Пехота без особого труда преодолела высокую насыпь и переметнулась на другую сторону, где вблизи опушки леса рассредоточилась по всему участку наступления в цепь. Когда пехота начала продвигаться к селу, полковая пулеметная команда получила распоряжение переехать через насыпь. Сидя в тачанке, я увидел с переезда, как наши саперы разложили под фермой моста мощнейший костер из деревьев и шпал, чтобы таким образом вывести его из строя. В войне с белополяками у полка взрывчатых веществ, по-видимому, не было. Не было их, скорее всего, и во всей дивизии.
Тачанки с пулеметами, переехав через железную дорогу, быстро рассредоточились вдоль цепи и следовали на небольшом расстоянии позади пехоты. Заняв указанное место, наш расчет в составе моих проверенных боевых товарищей – ездового Миши Писарева, третьего номера Александра Писарева, второго номера Ивана Мироненко и меня, первого номера и начальника пулемета, включился в бой, применяя привычную нам тактику. Пока цепь успешно продвигалась вперед, мы следовали за ней, в арьергарде боевого порядка пехоты. Как только пехота вынуждена была под пулеметным и ружейным огнем противника залечь, мы стремглав выезжали на своей звонкой телеге (такие тогда были характерны для Новоузенского уезда Саратовской губернии) вперед, развертывали ее пулеметом к противнику и своими очередями заставляли его прекратить обстрел нашей пехоты. Под нашим прикрытием пехота, поднявшись с земли, перебежками обходила нас и продвигалась вперед, насколько могла, пока снова под встречным огнем не прижималась к земле.
Так, перебежками, шло наше дружное наступление, и мы, преодолев расстояние около 1,5 км, что называется, на плечах противника без особого труда ворвались в село. Надо сказать, что до того как въехать в село, мы с Иваном Мироненко, работавшим дальномерщиком, то есть номером, указывающим мне цели и расстояние до них, успешно стреляли с одной высотки по польскому обозу, убегавшему из села, что свидетельствовало об отступлении поляков.
Однако то ли потому, что пехота не совсем грамотно действовала в уличном бою, разбившись на мелкие группы, то ли потому, что противник получил серьезное подкрепление, но из только что занятого села нашему полку пришлось отходить. Мой второй номер до отхода сумел раздобыть чудесную лошадь под седлом, надо думать, из-под польского офицера, увеличив конский состав нашего расчета до трех лошадей: две под пулемет и одна как резервная и верховая лошадь для одного из нас, в первую очередь, конечно, для меня.
При отходе тактика применялась по сути дела та же, что и при наступлении: полковая пулеметная команда огнем прижимает противника к земле, наша пехота перебежками отходит. Затем пехота, окопавшись насколько это возможно, не дает противнику продвигаться, а пулеметчики отъезжают на новые позиции. В этом бою, как, кажется, ни в одном другом, весь наш пулеметный расчет чувствовал, насколько мы нужны пехоте, несшей большие потери, и потому последние три четверти пути мы ехали на тачанке, находясь непосредственно в рядах отступающей цепи и подбадривая пехотинцев. Особенно ретиво занимался этим Иван Мироненко, строго наблюдавший за тем, чтобы на поле боя не оставалось ни одного раненого, и фактически подменявший, когда это требовалось, пехотных командиров.
И вот в эти напряженные минуты по цепи передается команда: «Командир полка приказал всем пулеметам полковой команды немедленно оставить позиции и через переезд вернуться за железную дорогу на исходный рубеж".
Привстав на тачанке, я видел, как другие пулеметные расчеты галопом начали выполнять этот категорический приказ. Однако посчитав, что бросить пехоту в таком трудном положении недопустимо, я по совету Ивана Мироненко решил не оставлять пехоту до тех пор, пока она не доберется до леса, и лишь затем поспешить к переезду. Так наш расчет и поступил. После вступления в лесок пехота без особого труда оторвалась от противника и перебралась через высокую железнодорожную насыпь, но когда наш расчет подъехал к переезду, то оказалось, что он уже перекрыт польским бронепоездом, который тут же стал нас обстреливать из всех своих пулеметов и орудий.. Из-за сожженного нашими саперами моста, рухнувшего и покоробившегося к тому времени, бронепоезд не мог продвинуться далеко за переезд, поэтому мы попытались преодолеть железнодорожную насыпь сразу за мостом. Но это нам не удалось - очень уж высока она была.
В этот момент я навсегда и совершенно категорически усвоил правило: беспрекословно выполнять приказ начальника, не внося в него никаких поправок вообще и особенно поспешных.

Еще не придя в себя от огня, которым нас встретил на переезде польский бронепоезд, я принял решение, молчаливо одобренное всем нашим расчетом: «Пулемет выгрузить с телеги и вручную перетащить через железную дорогу за мостом. Пулемет вместе с лентами в коробках выгружают и перетаскивают я, Мироненко и Александр Писарев. Михаил Писарев едет на телеге вдоль железной дороги на восток и при первой возможности, то ли через какой-нибудь переезд, то ли просто по снизившейся насыпи, переезжает через железную дорогу и затем, возвратившись по той стороне обратно, ищет нас с пулеметом в лесу около сгоревшего моста». Выгрузка была произведена мгновенно, и телега молниеносно уехала. Мы же трое взялись за пулемет.
Перетаскивать его через песчаную насыпь было далеко не легким делом. И не только потому, что я был тщедушным городским пареньком, которому еще не исполнилось 17-ти лет, а мои помощники Иван Мироненко и Александр Писарев, хоть и постарше, но тоже были далеко не атлеты, - загвоздка заключалась еще и в том, что мы не могли вынуть пулеметную ленту из приемника пулемета.
Здесь необходимо сделать следующее разъяснение. На Уральском фронте, откуда наша дивизия был переброшена сначала в тыл на отдых, а затем, с началом войны с белополяками, на польский фронт, наш полк, а следовательно и мы, вел бои в основном с кавалерией уральских казаков. Кавалеристских атак наш расчет не боялся и был уверен, что всегда успешно отразит их. Эта уверенность основывалась на безотказной работе нашего «максима», когда он был заряжен одной специально отобранной лентой. При стрельбе этой лентой у нас никогда не было ни одной задержки. Убедившись в этом в неоднократных боях на уральском фронте, мы применяли такой порядок использования ленты: при стрельбе третий номер сидел на тачанке с левой стороны пулемета, где из приемника выходит пустая лента, и заряжал ее патронами. В этой работе ему помогали, по возможности, второй номер и ездовой. Когда лента кончалась, я вставлял ее снова в приемник, и ее дозаряжали с пустого конца. Таким образом зачастую лента во время моей стрельбы набивалась патронами сразу с двух концов. В этом бою с белополяками мы как раз и использовали свою специальную ленту, так как при отходе из села огонь пришлось вести непрерывно...
Итак, выгрузив пулемет, мы увидели, что ленту из него вытащить невозможно, поскольку слева и справа от приемника она была заряжена. Оставлять пулемет без ленты, то есть не готовым к стрельбе, мы считали недопустимым. И поэтому, проклиная себя за свои усовершенствования, тащили его, намотав ленту на тело пулемета и связав поясным ремнем.
Я тащил пулемет за хобот станка, Ваня за левое колесо, Саня за правое. Выбравшись на рельсы, мы сели у пулемета на виду у польского бронепоезда. Подъехать к нам или раздавить нас он не могли – мешал сгоревший мост. Нас же хватило только вытащить пулемет на рельсы, а перевалиться с ним на другую сторону насыпи сил не было.
- Что будем делать, друзья?
- Сейчас отдыхать... Только отдыхать...
И мы легли у пулемета.
Поляки с бронепоезда заметили нас и начали стрелять – сначала из винтовок, затем из пулеметов, и након ... Читать дальше »