Снимать кино про это манко, но подъемно ли? Когда все в кучу. Вот ходит по Москве наше коллективное сознательное шестидесятых: Евгений-Белла-Роберт-Андрей-Булат и примкнувший к ним Василий, а то и Владимир. Пьют в ЦДЛ, занимаются любовью, дерутся на почве ревности, рожают, декламируют-поют невпопад стихи под гитару или просто так. Ну, и, конечно, неусыпное око КГБ.
Врач в одночасье становится звездой прозы, а остальные как бы уже звездят, хотя еще только собираются вступить в ряды советских писателей. Выгоды – право работать не за станком, а дома, за письменным столом, возможность купить авто и отдых на литературной базе Коктебеля…
Словом можно убить, словом можно спасти… Но в кино слова мало, в кино главное – режиссер. Одному не выбраться из тенет желтой прессы, другой, заглянув во тьму прошлого, вдруг выносит оттуда раскаленный кусок правды.
На сей раз нашим звездам тех лет, действительно собиравшим на свои выступления огромные залы правдоискателей, не повезло с режиссером, и как-то неловко за актеров, в общем, не знающих, что делать в кадре. Разве что Чулпан Хаматова (Бэлла) совершает почти невозможное, как на акте переселения душ…
А далее, словно в развитие стойкого ощущения неловкости, нам показывают очень старого и страшного Евгения в петушином наряде, беседующего о самом сокровенном со своим исповедником Соломоном Волковым. Но сокровенного как всегда не получается, да и откуда быть сокровенному, когда перед нами не то легенда, не то фейк прошлого и настоящего, то ли гений, то ли трикстер, то ли "просто враль", как припечатала его когда-то в стихах одна из его жен.

СЕРИАЛ ПРОДОЛЖАЕТСЯ...
И я продолжаю его смотреть: как-никак, мое время, хотя как раз в эти годы (1961-1964) я служил срочную службу в армии, но все эти разборки власти с творческой интеллигенцией хорошо помню. Если эстетическое начало сериала стремится к нулю, то его актуальность уже чуть ли не зашкаливает. В тех окриках и заклинаниях "с высоких трибун" совершенно отчетливо слышны сегодняшние голоса, и опять это ощущение, что мы ходим по порочному кругу и вместо жар-птицы ловим собственный хвост…

Своя рубашка ближе к телу?
В чужой крови твоя рубашка!
А за неправедное дело
Гореть в аду тебе, Ивашка!
Ты ставишь выше государства
Дурное упоенье властью…
Тебя погубит не боярство,
А черти разорвут на части
Да и удобрят все границы
Твоим отравленным распадом.
И долго будет колоситься
Зерно, пропитанное ядом.

"В этом мире порок есть добродетель и добродетель есть порок".
(Джироламо Савонарола)

Подняв со дна былую муть,
Презрев добра и зла границы,
Ты вознамерился вернуть
То, чем убийственно гордиться.
Ну, а народ, спустив штаны,
Как нераскаявшийся Каин,
Твердит: "Пусть нет на мне вины,
Ударь, да посильней, хозяин!"

И, как всегда, в вечерний час
Неся душе уют,
Они вновь образумят нас
И все нам разжуют.
А мы? А нам не привыкать -
У нас и власть в отцах...
И дружно западную тать
Мы матюгнем в сердцах.

***
И по велению кого-то,
В чьем черепе темно и пусто,
Нам устанавливают квоты
На человеческие чувства.
Перечисляют, что нам нужно,
И объясняют, что полезней.
И торим мы свой путь окружный
Под те же, что и раньше, песни.

Сегодня Локас впервые за неделю вышел вечером на свежий воздух, прогуляться – а так сидит, не разгибаясь, над огромным переводом огромного американского романа, дай бог ему за полгода справиться. Жена, отработав где-то там свои часы, ходит мимо на цыпочках, приносит блюда с едой – как-никак муж при деле, что-то получит в результате… Глядишь, перезимуют в тепле и скромной сытости.
А Локас дал кругаля и порадовался своим открытиям – оказывается, в радиусе пятьсот метров от дома теперь никак не меньше дюжины пунктов приема вкусной пищи - от «Макдональдса» до «Бистро» и всякой там китайско-японской кухни, типа ресторанов «Шанхай» и «Две палочки»… Да, всего пятьсот шагов и вы вкушаете!
Надо же! – шел и радовался Локас. - И что я всю брюзжу и брюзжу? Нет, что ни говори, а жить стало все-таки лучше. Не сказать, что веселей, тут вожди не правы. Но в контексте заведений, где можно с удовольствием и кайфом подкрепиться, определенно лучше.
Хотя Локас туда не заходит – не по карману.
Да и у жены все равно вкуснее…

Оно все ближе – время жатвы,
И там не только ты да я,
Но также нерукопожатных
Почти бескрайняя скамья.

Неприятен и глуп молодящийся старец
И косящий под взрослого бледный юнец.
Отвратителен тот, кому, дай только палец,
Тут же целую руку отхватит, подлец.

Ну а больше всех прочих несносен правитель -
Бровки домиком, глазки косят от вранья -
Что без спроса мою сотрясает обитель,
Огорошив дурными вестями с ранья.

- Ну, я уже...

- А я еще...

- Ну-так пошевелись, дружочек.
Эх, угощу тебя борщем -
Сметанка, перьевой лучочек...
Представь, в "Пятерочке" вчера
Была картоха по пятнадцать...

- Ну, ладно... в общем... мне пора...

- Как это? А... поцеловаться?

***
Я приеду один, натоплю снова печь,
Чтобы на ночь в нагретые простыни лечь,
А под утро приснится такая строка,
Что себе самому удивишься слегка.

Но плевать на себя и на эту строку -
Лучше воздух осенний глотать на бегу,
Вспоминая улыбку отзывчивых уст
И упавшего яблока холод и хруст.

10 октября 2016

Некоторые друзья Локаса по ФБ смотрят теледебаты между Дональдом Трампом и Хиллари Клинтон. Он – как пожилой неуч Буратино, она – как завиральная лиса Алиса на пенсии. Локас бывал в Америке и теперь вопрошает себя, как страна могла докатиться до такого. Какие у нее ныне кандидаты в президенты…
Но что раньше? Недалекий Рейган, глуповатый Буш-младший, саксофонный Билл Клинтон, невнятный Обама. Впрочем, их личные недостатки не шибко сказывались на процветании страны – президенты сами по себе, она сама по себе со своим передовым бизнесом, передовой наукой, передовой технологией, нобелевскими лауреатами и бессмертным Голливудом…
Что-то было найдено в той стране, какая-то фишка, позволяющая каждому, кто хочет делать дело – делать его. И получается.
Но, повторяю, Локас бывал в Америке, богатой и могучей, можно сказать – самой, самой, и самое сильное его впечатление – от кварталов в Лос-Анджелесе, набитых черными людьми, ночующими на улице в картонных коробках, а еще от 42 улицы в Нью-Йорке, где даже днем лучше не показываться – ограбят или убьют. А еще – от каких-то давно выживших из ума, но еще живых старух в Пасадене, расхватывающих полугнилые фрукты, которые вывез на тележке в торговый зал грузчик.
Когда он делился впечатлениями насчет бездомных со своими новыми американскими друзьями, то слышал в ответ: «Это их выбор. Они сами так захотели. Они не хотят работать, вот и все. А кто не работает… у того welfare. Двести баксов. Так что извините».
Да, и повсюду улыбки.
Локасу предлагали остаться, и у него даже была возможность. Но зачем? Так называемая колбасная иммиграция бывших совков ему претила, а примкнуть к передовой американской элите не было ни средств, ни знаний, ни даже адекватного знания английского языка. Да и можно ли примкнуть к инородному? Вот он и вернулся, чтобы остаться самим собой и заниматься тем, что у него получается и что там явно не пригодилось бы.
Теперь, когда наш народ утвердился в мысли, откуда все наши беды – оттуда, конечно, потому «пни Обаму» – Локас, хотя и не отделяет себя от своего народа, тем не менее считает, что все наши беды от нас самих. А вот какие беды ждут Америку, которая, за неимением лучших, что, конечно, какой-то абсолютный нонсенс и абсурд, выберет то ли тупака неуча, то ли завравшуюся старушку, так это, как говорят у нас в чиновной среде, «будем посмотреть».
Понятное дело, что тамошнюю ситуацию Локас экстраполирует на нас, тем более что у нас-то как раз все зависит от одного лица, что тоже абсолютный нонсенс и абсурд.