День начался с того, что в моей комнате взорвалась почти новая китайская шестирожковая люстра, видимо, не выдержав нагрузки в шесть вкрученных 60-ваттных лампочек. Хотя спрашивается — зачем же тогда шесть рожков? Взорвалась — то есть коротнула. Не уверен, что мне удастся перебрать хилую проводку и поставить вместо нее потолще... Скорее — люстру на помойку.
Далее, пока я при открытой двери брился в ванной, обратил внимание, что с кухни раздается какой-то необычной звук стиральной машины, включившейся в отжим белья. Оказалось — она так вибрировала, что доползла аж до середины кухни. Такое с ней впервые. Затем с книжной полки отстрелила прищепка принесенного в мою комнату однолампового светильника, и я поймал его уже налету, левой рукой, как раньше ловил теннисные мячи... Бунт техники - решил я и, стараясь больше ничего не трогать, по-тихому отправился на службу.
А на службе, вернее, над крыльцом перед дверью в одном из торцов нашего безразмерного дома на Типанова-Московском-Алтайской - новый козырек. Просьбу на разрешение козырька шеф отправил в городскую управу еще накануне зимы, памятуя о том, что именно здесь, в торце, с крыши падают глыбы льда и сосульки, еще прошлой зимой разбившие нам плиты крыльца и покурочившие металлическую затейливую решетку перил. Однако чиновник в горуправе так всю зиму и не смог решить вопрос с козырьком, да, видно, и не собирался решать, пока проситель сам к нему не явится с интересным предложением в конверте. Но мой принципиальный шеф интересного предложения не сделал - просто плюнул и без всяких разрешений заказал козырек.
Теперь, само собой, могут последовать угрозы, санкции и штрафы, но шефа это не смущает — жизнь сотрудников ему дороже. Что приятно.
- Пусть теперь, - говорит он, - попробуют снять козырек. Я сниму только под конкретную роспись. Пусть прежде назовут свои фамилии. Пусть, елы-палы, ответят за свои приказы.
Мне нравится позиция шефа. И я очень надеюсь, что горуправа не потребует снятия козырька, особенно сейчас, весной, когда ночью еще мороз, а днем уже оттепель — идеальные условия для жизнедеятельности сосулек, которые разносят вдребезги и металл, и камень, не говоря уже о...
Да, я надеюсь, что разум все же восторжествует, и не будет ни штрафов, ни санкций. Хотя если козырек все же заставят снять, и что-то все-таки упадет, то тому, на кого упадет, идея торжества разума будет абсолютно до лампочки.

Сегодня, когда, спустившись в метро, я стоял в ожидании поезда, ко мне тихонько подошла маленькая пожилая женщина с заплечным рюкзаком и, согнув в локте левую руку, ладонью в мою сторону, сказала, словно преграждая путь: «Нет, татарин!»
Я, что называется, и бровью не повел, однако вспомнил, что в молодости, экспериментируя с растительностью на лице, заводил то бородку, то (однажды) усы. Если бородка превращала меня в окончательного поляка, то усы - в окончательного татарина, почему я их навсегда и сбрил. Но, видимо, против крови не попрешь, и к старости татарская кровь, перебивая во мне русскую, польскую и украинскую, все очевиднее. Да, вроде, и есть в кого — мой русский дед по линии матери был со средней Волги. А там уж точно — поскреби русского и обнаружишь татарина. Думаю, все дело в бровях — они пока так и остаются темными при полной остальной седине.

Юнцы и молодые мужчины сидят, широко раскинув ляжки. Угол обстрела причиндалами - 120 градусов. С годами он уменьшается. К моим становится где-то градусов 30, а потом и вовсе обнуляется. Но возможны исключения.

Опять я успеваю лишь к шапочному разбору. Все уже случилось и закончилось.
Сегодня, найдя ЖЖ писателя-актера-драматурга Евгения Гришковца, чтобы запостить туда свое мнение, прочел: "17 фев 2011 ... Я ухожу из ЖЖ навсегда. Закрываю этот блог и вообще ухожу из..."
О причине я догадываюсь - ему не простили наезд на Елену Ваенгу. Если бы я жил блогосферой, я уже месяц варился бы в этом котле мнений. Но...
Короче, только вчера я прочел в ЖЖ сторонницы Гришковца его пост и написал ему ответ. Однако поместить теперь могу разве что у себя. Даже в ЖЖ у той его сторонницы поставлен запрет на комментарии - видно, и ее достали...
Итак, мнение Гришковца, а следом - мое мнение.

***
Вчера вечером, оторвавшись от работы над текстом, глянул в телевизор и оторопел: на первом канале шёл концерт какой-то певицы, которая исполняла какие-то совершенно кабацкие песни и читала отвратительные стишки собственного сочинения. Стишки, исполнение и исполнительница были одинаково вульгарны. При этом, концерт был на Первом канале, в очень дорогих декорациях и в праздничный день. Да к тому же и праздник был весьма значительный. Песни же были не рождественского, а самого что ни на есть кабацкого розлива. В зале было полно солидного народа и в основном мужики фенотипа представителей партии Единая Россия. Я заворожённо смотрел на эту вакханалию, поинтересовался, кто же это, и узнал, что это некая Елена Ваенга.
Я не в первый раз слышу это имя и фамилию. Видел афиши и мне говорили, что это новое крайне популярное явление из мира рафинированного шансона. Поинтересовался в интернете, прочитал что это "жемчужина Санкт-Петербургской эстрадной сцены", родом из Североморска, настоящая фамилия Хрулёва (стесняется своей фамилии жемчужина Петербурга). Посмотрел, что у неё есть музыкальное и актёрское образование, которое она получила в Питере. Что-то, видимо, произошло в городе на Неве. Если город раньше поставлял крупнейшую поэзию, то в последнее время основных "мастеров" шансона. А концерт, который вчера транслировался, происходил в Государственном Кремлёвском Дворце. Ну а то, с каким размахом был проведён концерт, его трансляция на Первом канале и место его проведения говорят ещё и о том, что Елена Ваенга всерьёз и надолго...
Я стараюсь говорить осторожно, но с той волной пошлости, которая захлестнула нашу повседневную жизнь, хоть как-то надо бороться. Особенно, когда эта пошлость преподносится, как чистое поэтическое слово, жемчужина, бриллиант и чистый самородок, да ещё и в день праздника Рождества.
Конечно, проще всего слушать этот шансон, пускать лёгкую, а порой и пьяную слезу и считать себя крайне самобытным и приобщённым к некой неповторимой русской культуре. Это приятно, слушая Михайлова, Ваенгу и еже с ними ощущать, что и поэзии ты не чужд...

Что-то надо делать. Обязательно! Нужно создавать хоть какое-то сопротивление, хоть какую-то плотность воздуха и хоть какие-то признаки той среды, в которой пошлости было бы не так вольготно и не так комфортно процветать тем пышным цветом, которым сейчас она процветает. Нужно, чтобы хоть иногда кому-то становилось стыдно. И не только тем, кто производит эту пошлость, оформляет её и транслирует, но и тем, кто покупает на это билеты и пускает те самые слёзы, не видя подмены и фальши. Деньги, потраченные на эти билеты, финансируют пошлость, а слёзы эти, орошают благодатную почву для её процветания. А российская почва всегда была плодородной... И не только для подлинного искусства.
Ваш Гришковец.
9 января 2011

***
Удивительную позицию занял господин Гришковец... Вот уже несколько лет Елена Ваенга повсюду сбирает полные залы - притом, полные не подростками, а взрослыми зрелыми людьми со сложившимся мировоззрением. Таких на попсовой мякине не проведешь - и у них горят глаза, льются слезы, они устраивают овации, кричат "Лена, ты лучшая". А господин Гришковец кривится: дешевка, безвкусица, упадок, надо что-то делать... В случае с Ваенгой делать ничего не надо. На самом-то деле на эстраде впервые за сорок лет появилась настоящая взаправдашняя звезда, равная по таланту Руслановой, Шульженко, Пугачевой, да что там - превосходящая их, ибо ее исполнительский диапазон гораздо шире - от "кабацкого" шансона до русской народной песни... Как она поет с донским хором "Не для меня Дон разольется...", как она исполняет песни Великой Отечественной войны! А ее собственное песенное творчество, впитавшая в себя то, чем дышит, чем кровит русская земля и русская душа - это и городской романс и полублатной "тюремный" говорок, с которого начинал и Высоцкий, и цыганская струна, без которой непредставима русская бытовая песенная культура, это и балладная распевная лиричность в лучших традициях нашего национального мелоса. Ваенгу уже по достоинству оценили не только слушатели, но и многие специалисты, в том числе весьма критично настроенный к попсе Артем Троицкий... Народу нужна такая певица - как глоток искренности.
Елена получила музыкальное и театральное образование, она начитана ничуть не менее господина Гришковца - непонятно, почему он позволяет себе этот менторски-чистоплюйский тон. Он, ни секунды не сомневаясь в своих сентенциях, заявляет, что певица назвалась Ваенгой, поскольку стесняется своей настоящей фамилии. Видимо, по той же причине берут сценическое имя сотни эстрадных звезд по всему миру, не говоря уже о таких застенчивых носителях псевдонимов как Стендаль, Горький, Скиталец, Демьян Бедный, Ахматова и даже Агния Барто...
Не тешу себя надеждой, что мне удастся переубедить того, кто думает как Гришковец, - взрослые опять же люди, и "будь каждый при своем". Просто хочу, чтобы прозвучала иная точка зрения, иная оценка.
Почему я вступился за Ваенгу? Потому что я тоже только месяц назад услышал наконец ее и, в отличие от Гришковца, был поражен ее талантом, ее личностью. А еще, может, потому, что три года служил армейскую службу за Полярным кругом в том самом Североморске, откуда она родом, разгружал платформы с углем на станции Ваенга, да еще до университета учился в том же самом музыкальном училище им. Римского-Корсакова, которое закончила она. А еще - потому что прочел вчера в интервью Елены, что она два дня плакала после поста Гришковца в ЖЖ. Я бы на его месте извинился перед ней. Как мужчина и как человек, считающий себя творческой личностью или, как он выразился, "частью российского культурного контекста". А так - ничего личного... Просто другое измерение.
P.S.
Да, кстати, в паре с Ваенгой часто упоминают и Стаса Михайлова. Но это уж точно лебедь и рак. Согласен с Артемом Троицким, что наш автор-певец абсолютно вторичное явление. Но у Стаса - сумасшедшая популярность у женщин в возрасте от 30 до 40. Так что в этом случае сами отделяйте зерно от плевел. - И.К.

Не выношу, когда ко мне прикасаются в вагоне метро. Однако все реже возражаю, когда уступают место. Короче, старею.

Ее имя присвоено одной из малых планет. Подумать только, поначалу она была Гетель Лейбовна Волова... В 1936 году вышла ее книга "Игрушки" с рисунками К. Кузнецова. Наверняка, у меня, родившегося в 42-м, была эта книжка. Иначе откуда я так хорошо до сих пор помню "Спать пора, уснул бычок...", "Зайку бросила хозяйка...", "Идет бычок качается..." ,"Наша Таня громко плачет...", "Нет, напрасно мы решили прокатить кота в машине..."
Лет десять назад у ее дочери Татьяны Щегляевой, наследницы, мы купили авторские права на эту книжку и издали ее со своими иллюстрациями вкупе с пятью другими книжками, где помимо нескольких стихов Барто были стихи другой современной поэтессы, очень неплохо пишущей для детей. Мы решили, что Барто паровозиком вытащит и всю эту задуманную нами серию. Получилось не очень-то. "Игрушки" разлетелись в один миг, а с остальными книжками пришлось покувыркаться.
Если взять собрание всех детских стихов Барто, то становится очевидным, что самое лучшее и интересное - в ее ранних книжках. Потом стало пожиже, помногословнее, пошли повторы... Но встречаются и исключения. Как, например, вот эти два стихотворения, написанные в 1957 году, на которые мне указали мои друзья.
Пусть здесь не хватает раннего бартовского блеска, зато с лихвой хватает актуальности. Сами посудите:

Мы сегодня в цирк поедем!
На арене нынче снова
С дрессированным Медведем
Укротитель дядя Вова.

От восторга цирк немеет.
Хохочу, держась за папу,
А Медведь рычать не смеет,
Лишь сосет потешно лапу,

Сам себя берет за шкирки,
Важно кланяется детям.
До чего забавно в цирке
С дядей Вовой и Медведем!
1957 г.

Фотография в журнале —
У костра сидит отряд.
Вы Володю не узнали?
Он уселся в первый ряд.

Бегуны стоят на фото
С номерами на груди.
Впереди знакомый кто-то —
Это Вова впереди.

Снят Володя на прополке,
И на празднике, на елке,
И на лодке у реки,
И у шахматной доски.

Снят он с летчиком-героем!
Мы другой журнал откроем
Он стоит среди пловцов.
Кто же он в конце концов?
Чем он занимается?
Тем, что он снимается!
1957 г.

Хотя я и дал себе зарок поменьше зависеть от политической "толкучки" ( допустим, что от англ. to talk - болтать, разговоры разговаривать) - ну, скажем, не комментировать последние инновации из Минобразования, откуда чудо-академики собираются воспитывать патриотизм россиян на уроках физкультуры и ОБЖ, но все-таки мимо событий в Египте мне не пройти. Хотя бы потому, что когда-то мне пришлось там жить и воевать, а год назад отдыхать уже к качестве туриста. Насколько я помню, последний раз народ Египта открыто выражал свою волю в 1967 году, во время проигранной шестидневной войны с Израилем, когда президент Насер объявил о сложении с себя всех полномочий. Тогда народа вышел на улицы Каира и сказал: "Нет, Гамаль, ты наш президент!" Этот ход позволил Насеру укрепить свою власть и отправить в отставку своих бывших друзей-военачальников, назвав их виновниками того позорного поражения.
Итак прошло 44 года, чтобы народ, традиционного считающийся инертным, пассивным, послушным, не верящим в свои силы, вышел на улицы и победил. Тогда он присягал на верность лидеру, теперь он присягал на верность свободе от лидера.
Получит ли он ее? Это вопрос. Ведь верховная власть передана армейской верхушке, которая и должна провести некие давно ожидаемые реформы. Но верхушка представлена крупной буржуазией, пусть и в генеральских погонах... Не знаю, какова сейчас у египтян армия, вооруженная американцами, в мою пору, когда она была вооружена нами, в ней господствовали феодальные отношения, когда офицер - все, а солдат - ничто... Но понятно и другое: прожить тридцать лет после убийства Садата в режиме чрезвычайного положения - это и значит быть терпеливым и послушным. И если бы не Тунис, неизвестно, сколько еще продолжалось бы это послушание.
Хотя уже год назад, отдыхая в Хургаде, я не раз слышал от наших гидов-арабов насмешки, адресованные режиму Мубарака и ему самому. Да, он всем надоел, кроме туристов. Для туристов же он сделал все возможное, чтобы их не касались внутренние проблемы страны. Теперь же наверняка коснутся. А если произойдет исламизация Египта, что предрекают специалисты по Ближнему Востоку, то еще как коснутся... Репортер из "Коммерсанта" рассказывает, что в ночь народного ликования видел женщин, полностью закрывших лица и размахивающих египетскими флагами... Уже лет пятьдесят египтянки не носили паранджу...
Мубарак был человеком военным, боевым летчиком в прошлом, и не давал разгуляться братьям-мусульманам. Раз я дежурил с ним на командном пункте ПВО в Гюшах, когда он был начальником штаба ВВС Египта. Хорошо помню его лицо. В ту ночь в районе Суэцкого залива погиб один из наших советников, и утром нам об этом сказали. Три арабских генерала ждали нашего ответа. "War is war", - перевел я слова своего советника, в прошлом боевого летчика, полковника Виктора Алексеевича Некрасова.
Я люблю Египет. Моя жена и дочка были ошеломлены, очарованы им. Красное море, Каир, сокровища гробницы Тутанхамона, пирамиды Гизы, долина Нила и Долина Царей, храм Хатшепсут, Луксор, Карнак, Хургада, веселый и приветливый обслуживающий персонал отеля, все, включая вино, включено. Когда нужно, я говорил, что уже был в Хургаде сорок лет назад, во время войны с Израилем. Кто-то из администраторов меня однажды спросил: "А Насер, говорят, был хорошим человеком?"
Да, так уж случилось что после изгнания из Египта в 1952 г. короля Фарука у власти в стране оказались военные. Захотят ли они теперь отдавать власть? Нужна ли стране демократизация, о которой талдычат США? Или уже забыто, к чему это привело в Ираке?
Когда я в отеле решил продемонстрировать одному служащему свое знание арабского и произнес по-арабски "Нет бога, кроме Аллаха, и Мохаммед - пророк его", он потемнел лицом, спросил, не мусульманин ли я, и оглянувшись, добавил: "Это очень плохие слова..."
Видимо, он был коптом-христианином, которых в современном Египте осталось лишь несколько процентов...

Нет, речь не о Юрии Афанасьеве историке и бывшем ректоре, авторе знаменитой формулы «агрессивно-послушное большинство», и не об Александре Яковлеве, закоперщике «перестройки»— речь о Саше Афанасьеве, моем друге, а в последней своей земной занятости — руководителе пресс-службы губернатора Яковлева. Так что вторая фигура именно Владимир Яковлев. Он пришел на смену Собчаку в результате нешуточной борьбы за голоса избирателей, опередив своего начальника где-то на два процента. Помню их телевизионную перепалку, в которой сошлись два менталитета - сибарит против прагматика, профессор против управленца. Собчак выглядел растерянно — явно не ожидал такой хватки от своего зама. Нервы у Яковлева оказались покрепче и, несмотря на отсутствие собчаковского красноречия, он победил. Точнее, победил даже не он, а время, которое от романтики, где якобы «все равны», перешло к прагматике, где «кто смел, тот и съел». Хотя съесть уже давали только тем, кого пустили к столу.
Путина, возглавлявшего избирательный штаб Собчака, вскоре призвали в Москву, а Яковлев загубернаторствовал в Питере, одержав победу, которую можно бы назвать пирровой. Ибо, пожалуй, не было в России более опального губернатора, чем он, особенно когда к нему под бок назначили полпредом президента по Северо-Западу Виктора Черкесова, однажды в своей статье написавшего, что мы удержали страну благодаря чекистскому крюку...
В губернаторском кресле оказалось совсем не шоколадно — Смольный кряхтел и пошатывался под недреманным «государевым оком», и к концу губернаторства Яковлева под следствием находились аж пятеро его заместителей. Один из них, Малышев, так и умер, не вынеся этой по-китайски медленной пытки подозрением... Для сравнения попытайтесь вспомнить, кто нынешний полпред президента при Матвиенко и когда вы о нем слышали в последний раз.
«Я больше не могу!», - хватаясь за виски, говорил Саша, но, просидев полночи над неотложными делами и поручениями, к шести утра снова ехал в Смольный. Это была жизнь на разрыв и на износ. Помню, как во время очередного конфликта губернатора с полномочным наместником Саша при мне позвонил Яковлеву и доложил, что по его сведениям, известный представитель не будет заострять такой-то вопрос и готов пойти на мировую. Если бы... В который раз, надеясь на свет в окошке, эта сторона принимала за него отблеск заката...
Именно Саше приходилось отбиваться тут и там от нападок на губернатора - на телеэкране его можно было увидеть чуть ли не каждый день. Почему его, а не самого губернатора? Команда Яковлева берегла рейтинговый имидж шефа, считая, что несмотря на свой внушительный рост и вполне приглядную наружность, он недостаточно телегеничен, да и русский язык его оставляет желать лучшего, что не удивительно, если человек родился не в Ленинграде, а в далеком якутском Олекминске, где во время блокады почему-то оказалась его мать. Так что Саша долго, пока шеф не обрел кондицию, отдувался за всех, ибо, лауреат журналистской премии «Золотое перо», обладал даром как письменного, так и устного слова. В ту пору другой Александр — Невзоров - прежде изводивший своим остроумием "даму в тюрбане"- жену Собчака - называл Сашу самым известным человеком города. Пожалуй, так оно и было...
Знал я Сашу давно, еще с середины семидесятых, когда я работал в Лениздате, а он в молодежной газете «Смена». Среди прочего наша редакция выпускала военные мемуары, и Саша был одним из тех, кто нам помогал, превращая плохо написанное в написанное хорошо. Опубликовал он в моей редакции и две свои книги, одну — о Партизанском крае Ленинградской области, другую — о своем отце, широко известном командире партизанского полка Николае Афанасьеве. Помню, как в одной из своих квартир, которые у него менялись вместе с женами, он показал мне несколько картонных ящиков с фотографиями военной поры из того самого Партизанского края.
- Вот, неизвестный архив откопал, - радовался он, - Теперь буду разбираться — кто есть кто.
Не успел...
Всерьез наши дела пересеклись, когда он, уйдя из "Ленинградской правды", возглавил пресс-службу Яковлева. Тот захотел сделать подарочный альбом о своей работе на посту губернатора с 1996 года, тем более, что в 2000-м был переизбран на второй срок.
Решили, что альбом по заказу Смольного подготовит издательство, где я тогда работал и работаю. Так и получилось — мы с успехом прошли тендер, назвав самые низкие в городе цены за оригинал-макет, и работа закипела. То есть кипел я один, поскольку Саша обещал подключиться на последних стадиях... Пока же он предоставлял мне материалы. Альбом должен был состоять из фотографий и текстов, причем тексты я расположил по четырем рубрикам: официальные, "за", "против" и колонка комментатора, то есть или Саши, или губернатора. В общем, нечто в перестроечном духе плюрализма мнений.
Итак, я сидел допоздна в издательстве, копаясь в бесчисленных публикациях наших СМИ и выбирая нужное. Это была тяжкая работа, но за несколько месяцев я с ней справился. Так я добрался до 2002 года, и тут Саша, увидев навороченные мною мегатонны, сказал, что это все не нужно, что он не собирается ничего комментировать, а надо просто выложить хронологию градостроительных и прочих губернаторских дел день за днем, месяц за месяцем, год за годом... В итоге почти вся моя работа пошла в корзину и осталось только то, что сегодня, к примеру, отремонтирована такая-то школа, открылся такой-то хоспис, построен Ледовый дворец, проложена Смольнинская набережная, создана транспортная развязка за Ушаковским мостом...
Саша был, конечно, прав - время становилось слишком жестким, чтобы всякими там «против» давать противникам карты в руки.
Над окончательным макетом мы работали в Доме творчества кинематографистов в Репино, а потом еще и в зимней деревянной даче Дома журналистов. Та зима мне и запомнилась. Зеленый Сашин «москвич» последней перед закрытием производства модели с бойким двигателем от «рено», заснеженные ели, дома творчества, опустевшие по причине всеобщего обеднения, в столовой лишь несколько занятых столов, разве что еще приезд на выходные Алексея Германа со своей неизменной спутницей жизни Светланой Кармелитой и Сергея Шолохова, то ли собирающегося в Канны, то ли уже вернувшегося оттуда....
В свободное от альбома время, Саша, закрывшись в своем номере и намотав на высокочувствительный микрофон наволочку, пел под караоке песни Великой Отечественной войны и самые знаменитые шлягеры советской поры, но только после его смерти я услышу их в его прекрасном исполнении. Нигде специально не учась, он от природы был одарен исключительной музыкальностью...
А наш альбом вышел, его раздарили участником очередного хозактива, которые Яковлев, словно памятуя о прошлом, ввел в практику в БКЗ. Альбомов на всех не хватило и встал вопрос о повторе тиража. Дополнительные 5000 экземпляров были напечатаны, кажется, в Калининграде, но Яковлева забрали в Москву, чтобы освободить место Валентине Матвиенко, и весь тираж оказался ни к чему... Переведен наверх был и Черкесов... но Саша к этому времени был уже тяжело болен. Еще надеясь на выздоровление, он мне говорил, что в Москву вслед за шефом не поедет, что займется наконец своими делами, своими архивами, пойдет преподавать...
В сентябре, вернувшись с книжной ярмарки во Франкфурте я, сидя возле его постели, рассказывал, какое там в ресторане подают мясо - на раскаленном камне, дожаривающееся на твоих глазах, пока ты отрезаешь по готовому кусочку. Саня тогда уже почти не ел — лекарства полностью отбили у него вкус к еде, но, помню, он прошептал: «Как бы я хотел все это попробовать».
5 ноября 2003 года его не стало. Отпевали его в Спасо-Преображенском соборе. На могиле было очень много венков, в том числе и от нового губернатора.
Мне говорили, что Яковлев, узнав о смерти Саши, заплакал.
Вместе я их видел только однажды — они приехали по нашей писательской просьбе в так называемый Центр современной литературы, на набережной Макарова, чтобы решить какие-то оргвопросы с улучшением нашей территории, ибо, как известно, особняк Шереметьева, на Шпалерной, где размещался наш творческий союз, сгорел. На встречу было приглашено человек десять-двенадцать писателей и я в том числе. Но из сравнительно знаменитых было только трое: Кивинов, Веллер и еще любимец концертных залов и питерского телевидения Семен Альтов. Не забуду, какими глазами Яковлев, человек искренний и непосредственный, посмотрел на Альтова — как на настоящую живую звезду.
Последние семь лет своей жизни Саша был женат на моей старшей дочери, может быть, поэтому я знал про него гораздо больше, чем если бы мы просто дружили. Я уже писал о нем, но его смерть до сих пор не отпускает меня. Больше того, мне иногда кажется, что я продолжаю жить по его настойчивой просьбе и потому не имею права жаловаться и расслабляться.
Вот кто был большим жизнелюбцем.

Его боялись, перед ним трепетали. Малорослый, он держался надменно, всегда глядя куда-то вдаль, поверх окружающих его голов.
"Жесткий человек... но умный", - со сдержанным вздохом говорил о нем мой непосредственный начальник главный редактор "Лениздата" Дмитрий Тереньтевич Хренков, которого я любил, который выпустил в свет мою первую книгу, который настоял, чтобы меня приняли в Союз писателей СССР, когда комиссия по приему меня отодвинула - пусть-де еще попишет, поиздается (вторую книгу мне удалось издать только через восемь лет...). Хренков был военным корреспондентом на фронте, а в ту пору, когда я оказался под его началом, он писал критические статьи, заметки о своих литературных друзьях-товарищах. Это он пробил для Лениздата право опубликовать в начале семидесятых памятный сборник стихов Анны Ахматовой, всю жизнь остававшейся в падчерицах у советской власти. Говорят, она себя в шутку называла «человеком Хренкова».
Но я о Григории Романове, первом секретаре Ленинградского Обкома КПСС. У Романова тоже была военная молодость, но война не смягчила его, а наоборот. Он создал себе скверный имидж среди творческой интеллигенции города, которую неустанно стремился поставить по стойке «смирно». Он не терпел Аркадия Райкина и в конце концов выжил знаменитейшего артиста из города, боролся он и с Товстоноговым. Ситуация была несколько парадоксальная. Даже Москва, наше все-все, включая генсека и политбюро, по сравнению с Ленинградом время от времени поглядывала на мастеров культуры снисходительно — Ленинград же должен был оставаться образцом принципиальной партийности и идеологический чистоты. Романову были, естественно, подконтрольны все средства массовой информации, и не дай бог тебе сказать что-то не то.
Так что рано или поздно я должен был проколоться. И я прокололся - сначала из-за спектакля Товстоногова, а затем из-за проигрыша нашей сборной по хоккею чехословакам. Это случилось на чемпионате в 1975-м, и мой подчиненный Алексей Орлов, сменивший к тому времени другого Орлова - Геннадия - ушедшего на телевидение и ставшего потом знаменитым, накатал по поводу нашего проигрыша какую-то нелицеприятную для нас заметку, отдал ее на утверждение зам.редактора, тот утвердил, и газета наша вышла в свет. Скандал был что надо! В результате все свалили на меня - Алексей уволился сам, меня уволили... а нашего зам. редактора даже царапинка не царапнула. Эта история тоже описана в моей повести "Подпись под клише", хотя вместо хоккея у меня там местный футбол и как бы нехороший договорный матч... Хотя на самом деле было покудрявей. Если покопаться в старых подшивках газеты «Советский спорт» за 1975, можно найти заметку про тот случай в нашей бедной газете. В той заметке даже написано, что заведующему отделом спорта И. Ю. Куберскому объявлен строгий выговор. О том, что я вообще-то заведовал культурой, а спорт лишь формально относился к моему отделу, там ни полслова..
Так в 1975 году я оказался в «Лениздате» под крылом у Хренкова, пусть ему земля будет пухом. Но и из «Лениздата» меня турнули, правда, только через семь лет, когда уже и Хренкова там не было. А турнули тоже по причине гнева Романова.
Дело в том, что к 60-летию образования СССР (год образования - 1922-й) моя редакция готовила книгу "Союз нерушимых", коллективный труд советских историков, в основном из Института истории партии, и партхозработников со статьями о различных наших свершениях. Попала в ту книгу и статья Медунова, тогда Первого секретаря Краснодарского крайкома КПСС, награжденного звездой Героя Социалистического труда за какие-то немыслимые сельскохозяйственные подвиги на Кубани. Оказалось, что все это липа, и Медунова собираются исключить из партии и посадить. Никто из нас тогда ни в издательстве, ни в Институте истории партии об этом не знал и знать не мог, никто, кроме Романова... Но какая разница: паны дерутся — у мужиков чубы трещат...
Меня с новым заместителем главного редактора, спущенным нам из того же обкома (в годы перестройки, вернувшись в Лениздат, я сказал на планерке, указывая на него: «А что тут делает этот трутень?» - трутня вскоре уволили)... а тогда меня с ним потащили на ковер в обком - вертели перед носом нашей книгой, намекали, что снимков Романова могло бы быть и побольше, а некоторых статей и поменьше, впрочем, Медунова не называли... Но, как потом стало известно, именно из-за его статьи и разгорелся весь сыр-бор. Короче, книга пошла под нож, а я за ворота «Лениздата».
Вживую я видел Григория Романова лишь дважды. Один раз - на первомайской демонстрации, когда он стоял на трибуне на Дворцовой площади, другой раз - во дворе той самой Свердловки, больницы для городской номенклатуры, каковой некоторое время являлся и я. Дело было поздней осенью. Я надел пальто и вышел из палаты погулять... и вот на заднем дворе, где, кажется, был отдельный романовский вход, я неожиданно натолкнулся на него. Небольшого росточка, очень значительный, он как всегда смотрел куда-то вверх и вбок и не удостоил меня взглядом, в отличие от двух охранников, которым я явно не понравился своим неожиданным появлением. Один сразу же двинулся мне наперерез, отсекая от партийного вождя, другой зашел мне за спину. Для них это был обычный маневр - оттереть посторонних от его величества, но я слегка струхнул, увидев лица этих ребят — лица хорошо натренированных убийц. Нет, покушаться я ни на кого не собирался, я вообще по жизни старался не попадаться на глаза действущей власти, хотя мне это не всегда удавалось. А тогда я сделал шаг в сторону и поспешил удалиться восвояси...
Потом, когда наверху решался вопрос, кто станет главным после смерти Черненко, страна замерла в ожидании. Выбор был между Романовым и Горбачевым, и когда главным был объявлен Горбачев, все облегченно вздохнули. Кто знает — может, тот вздох облегчения был нашей исторической ошибкой. И победи тогда Григорий Романов, мы продолжали бы жить в СССР, слушали бы многочасовые передачи с очередного съезда КПСС, и экономика у нас была бы не хуже китайской.

Вчера по НТВ смотрел-слушал музыкальный ринг: Ваенга против Агутина. Ведущие Тимур Родригес ( почему-то кажется, что его отца еще ребенком в 1936 году привезли на советском пароходе из Испании в СССР) и Михаил Боярский, видимо, за неимением настоящей работы, начавший в последние годы осваивать площадки музыкальной попсы. Но Агутин не попса, а хороший, вдумчивый профи, не попса и Ваенга. "Акулы пера", то есть муз.критики и продюсеры, задавали соперникам каверзные вопросы. Некоторые видели и слышали Ваенгу впервые и удивлялись, откуда вдруг она, такая, э... взялась, с голосом и драйвом, настоящая, искренняя, а не пластмассовая... Обзывали колдуньей. Итак, соревнование двух индивидуальностей состоялось, и кто, думаете, победил? Ну, конечно, Ваенга, со счетом, если чуть округлить, 100 000 голосов "за" против 50 000 у Агутина. Уверен, еще полгода - и на устах у всех будет только она.